Корниловец
Шрифт:
«Альбатрос» только и ждал этого — стал заходить слева, блестя жирными, разлапистыми крестами. И тут Князев отличился. Ружьё-пулемёт заклинило, стрелок бросил его и открыл огонь из «маузера». Везение ли было тому причиной или врождённая меткость, а только Игорю удалось первым же выстрелом поразить немецкого пилота в голову — аэроплан завалился на крыло и понёсся к земле, медленно вращаясь, будто ввинчиваясь в воздух, пока не врезался в холм, вспухая облачком огня.
Уцелевший «Фоккер» выпустил очередь издалека, промахнулся и потянул на
— Тянем-потянем! — заорал Томин. — Вытянуть… можем! Это вам не репка, едрить семь-восемь!
Скорость воздушного корабля снизилась, высоту он тоже терял, но замедленно, понемногу.
— Маленько ещё осталось… — пыхтел командир, с натугой ворочая штурвал. — Ага… Скоро уже…
И тут гул моторов стал прерываться, глохнуть, от «Рено» потянулись чёрные шлейфики дыма.
— Масляные баки вытекли! — выдохнул Левин, заваливаясь в гондолу. — Пробили их немаки!
— Ё-перный театр…
«Илья Муромец» заметно снижался, но огромные крылья держали аппарат в небе. И вот все четыре пропеллера замерли. Корабль планировал, поскрипывая и позванивая, опускаясь всё ниже над лесками да перелесками.
— Кирилл! — крикнул Томин. — По-моему, муха в сознание пришла!
Авинов, не замечая улыбочек авиаторов, протянул к двукрылому руку — муха тут же взлетела, басисто жужжа.
— Ты не думай чего! — захихикал пилот. — Просто мухи на высоте не летают — не хватает дыхалки!
— Быхов! — заорал Стратофонтов, обтиравший дрожащие замасленные руки ветошью. — Я вижу Быхов!
— Дожмём… — пропыхтел Томин. — Ангелы, все в хвост! Спиря, помогай!
Вдвоём они переложили штурвал. «Илья Муромец» проплыл над самыми деревьями, иной раз задевая колёсами верхушки, и плавно опустился на поле быховского аэродрома.
— У-ух! — выдохнули «ангелы небесные».
Корабль затрясся, подлетел, опустился снова и покатил, усмиряя ход, к ангарам и складам, пластавшимся на краю поля.
— Долетели! — пробормотал Томин и витиевато выругался.
Глава 5
ВЕЛИКИЙ БОЯР [28]
Из сборника «Пять биографий века»:
«Есть люди, чьё превосходство не требует доказательств. Вы просто признаёте их главенство над собою, завидуете им, восхищаетесь, но лишь в мечтах пытаетесь достичь того же положения, что и они.
Именно таким — недосягаемым человеком — являлся Генерального штаба генерал от инфантерии Лавр Корнилов.
Он родился в семье простого крестьянина, дослужившегося до хорунжего, [29] и казашки. Детство своё Лавруша провёл в большой бедности, зато и Омский кадетский корпус, и Михайловское артиллерийское училище,
Досрочно произведённый в капитаны, Корнилов легко мог устроиться на непыльную службу в лейб-гвардии, но он вышел офицером в одну из артиллерийских бригад в Туркестане. И начались у Лавра Георгиевича такие приключения… Куда там Майн Риду с Киплингом!
Переодеваясь туземцем и рискуя жизнью, капитан Корнилов верхом отправлялся на разведку через границу. Он доставлял начальству фотографии, подробные описания дорог и кроки местности из китайского Туркестана, восточной части Персии и афганских земель. А после японской войны агент Корнилов объездил всю Монголию и Поднебесную.
Началась война Великая — Лавр Георгиевич снова на передовой.
В апреле пятнадцатого года дивизия Корнилова прикрывала Брусиловское отступление в Карпатах, была окружена и почти вся истреблена огнём неприятеля. Сам Корнилов, тяжело раненный, попал в плен к австрийцам — и бежал. Телеграммы о его побеге были разосланы по всей Австро-Венгрии, но Лавр Георгиевич ушёл от погонь и засад, пешком пересёк Румынию и выбрался к своим.
Такой это был человек — единственный, кто по праву мог принять титул Верховного правителя России в её лихую годину и взять на себя всю ответственность за судьбы Родины…»
Привыкая к тверди под ногами, Кирилл подходил к старому, угрюмому двухэтажному зданию, когда-то католическому монастырю, потом Быховской женской гимназии, ныне превращённому в тюрьму. Замшелый забор и ржавые железные ворота рядом со старым костёлом разделяли Большой Мир и тюремный двор.
Мрачные цвета узилища здорово оживляли живописные фигуры текинцев — в белых папахах-тельпеках, в малиновых халатах, с кривыми саблями-клычами у поясов, бойцы Текинского конного полка зорко бдили, оберегая Великого Бояра от линчевателей. Если бы не они, толпа, науськанная могилёвским Советом, растерзала бы «врагов революции».
Текинцы громко переговаривались на туркменском, что лишь добавляло красок в общую картину.
Авинова они узнали сразу и оскалили крепкие белые зубы. Смуглый корнет Хаджиев, больше похожий на испанского гранда, чем на хивинского хана, отдал Кириллу честь.
— Салям алейкум! — закричал смуглый Саид, прозванный Батыром за свою силу и могутность.
— Салям, Саид! — отозвался Кирилл. — Салям, Абдулла! Махмуд, салям!
— К Бояру? — осведомился Саид, сияя.
— К нему, Саид.
Авинов прошёл за ворота и двинулся по гулким доскам тротуара, обносившего тюремный двор, обходя лужи и непролазную грязь.
Ему открылись облупленные стены, пыльные окна в глубоких впадинах с решётками и большой сад, примыкавший к гимназии-тюрьме.