Коробка в форме сердца
Шрифт:
Ее серо-голубые глаза расширились – она впадала в транс. Один долгий свистящий выдох сменялся другим.
– У тебя получится, – внушал ей Крэддок. – Я знаю, у тебя получится. Ради Риз ты сделаешь все, что будет нужно.
Джессика отвечала:
– Я попробую. Но ты должен сказать мне, что делать. Говори. Я не могу думать.
– Это ничего. Я буду думать за нас обоих, – успокоил ее Крэддок. – Тебе ничего не нужно делать. Просто пойди и набери ванну.
– Да. Хорошо.
Джессика снова стала подниматься на ноги, но Крэддок не отпустил ее. – А потом спустись
После этого он разжал пальцы. Джессика так подскочила, что не устояла на ногах, оперлась рукой о стену и замерла, глядя на отчима изумленными глазами. Потом медленно повернулась, как во сне, открыла дверь слева от себя и вошла в отделанную белым кафелем ванную.
Крэддок оставался на полу до тех пор, пока не послышался звук бегущей воды. Только потом он нашел в себе силы подняться на ноги и встал рядом с Джудом, буквально плечом к плечу.
– Ах ты, старый ублюдок, – пробормотал Джуд.
Мир в мыльном пузыре заколыхался и исказился. Джуд стиснул зубы и вернул ему прежнюю форму.
Губы Крэддока, тонкие и бледные, растянулись в горькую отвратительную гримасу. Он двинулся к комнате Анны медленно, слегка покачиваясь – падение не прошло для него бесследно. Он открыл дверь. Джуд последовал за ним.
В спальне Анны было два окна. Оба они выходили не на ту сторону, где недавно село солнце, а на восток. Там уже настала ночь, погружающая комнату в синие тени. Анна сидела на самом краю кровати, между ее кроссовок валялся стакан. На одеяле лежала раскрытая сумка, откуда выглядывало наспех собранное белье и рукав красного свитера. Улыбающееся лицо Анны ничего не выражало, кисти рук лежали на коленях, остекленевшие глаза уставились в невозможно далекую точку. Светлый конверт с фотографией Риз – доказательство – выпал из разжатых пальцев, забытый и ненужный. Смотреть на Анну было больно. Джуд сел на кровать рядом с ней. Под его весом скрипнули пружины, но никто ничего не заметил – ни Анна, ни Крэддок. Левой ладонью Джуд накрыл правую руку Анны и заметил, что его рана снова кровоточит. Когда это началось? Теперь он едва мог шевельнуть левой рукой, такой она стала тяжелой и болезненной. Грязные мокрые бинты съехали и почти сваливались.
Крэддок остановился напротив младшей приемной дочери, склонился над ней с задумчивым видом.
– Анна? Ты слышишь меня? Слышишь мой голос? Та продолжала улыбаться и ответила не сразу. Она моргнула и переспросила:
– Что? Ты что-то сказал, папа? Я слушала Джуда. По радио. Это моя любимая песня.
Крэддок сжал губы так, что они побелели.
– Опять он, – сказал старик, будто выплюнул.
Взяв конверт за уголок, он осторожно поднял его с колен Анны.
С конвертом в руке Крэддок выпрямился и повернулся к окну, чтобы опустить шторы.
– Я люблю тебя, Флорида, – сказал Джуд.
От его слов спальня закачалась, мыльный пузырь угрожающе раздулся, готовый лопнуть, потом снова уменьшился в размере.
– И я люблю тебя, Джуд, – тихо ответила Анна.
Крэддок стоял к ней спиной. Он услышал эти слова, вздрогнул и обернулся, недоумевая,
– Скоро вы снова будете вместе. Ты этого хотела? Папочка поможет тебе. Папочка отправит вас навстречу друг другу так быстро, как только сможет.
– Будь ты проклят! – выпалил Джуд.
На этот раз комната так набухла и растянулась, что, как Джуд ни старался сосредоточиться на «фамп-фамп-фамп», вернуть прежнее состояние он не сумел. Стены навалились на него, потом отступили, будто простыни, сохнущие на ветру.
В спальне вдруг стало тепло и душно, запахло бензином и псиной. За спиной у Джуда раздался жалобный визг, и он обернулся к Ангусу, лежавшему там, где только что была сумка Анны. Пес дышал с трудом, его глаза пожелтели и заплыли. Из согнутой лапы торчал острый красный обломок кости.
Джуд оглянулся на Анну – теперь это была Мэрибет. С грязным напряженным лицом она сидела на кровати около Джуда.
Крэддок опустил одну штору, и в спальне стало темнее. Во втором окне Джуд видел зеленые газоны, бегущие вдоль трассы, пальмы, мусор в траве, знак ограничения скорости. В ушах у него не смолкало ровное «фамп-фамп-фамп». Кондиционер трещал, жужжал, опять трещал. Джуд удивился: почему он до сих пор слышит кондиционер Крэддока? Комната старика находилась в другом конце коридора. Вдруг что-то застучало, как метроном. А, это Мэрибет включила указатель поворота.
Крэддок перешел ко второму окну, и Джуд больше не видел трассу. Вторая штора опустилась и погрузила спальню Анны во мрак. Наконец-то настала ночь.
Джуд посмотрел на Мэрибет, на ее плотно сжатые челюсти, на левую руку, держащую руль. На торпеде мигала лампочка поворотника, и он открыл рот, чтобы сказать что-то… он не знал что… что-то вроде…
– Что ты делаешь? – Джуд не узнал свой голос: какое-то хриплое карканье. Мэрибет собиралась съезжать с трассы, она уже перестроилась и почти подъехала к повороту. – Это не тот выезд.
– Я тебя уже пять минут трясу, не могу добудиться. Думала, ты в коме. А здесь как раз больница.
– Поезжай прямо. Я проснулся.
В последний момент она успела вывернуть обратно на шоссе, сзади раздались негодующие гудки.
– Как дела, Ангус? – спросил Джуд, оборачиваясь назад.
Он протянул руку и прикоснулся к лапе, и на миг взгляд Ангуса стал осмысленным. Его челюсти шевельнулись. Из пасти вывалился язык и мазнул по пальцам Джуда.
– Хороший мальчик, – шепнул Джуд. – Хороший мальчик.
Чуть погодя он повернулся обратно, уселся в кресле поудобнее. У куклы-носка на его правой руке появилось красное лицо. Джуду срочно требовалось заглушить боль, и он подумал, что найдет что-нибудь подходящее на радио: «Скинирд»[42] или на худой конец «Блэк краус»[43]. Он включил приемник и прошелся по каналам: эфирные шумы, потом пульсация кодированной военной трансмиссии и, наконец, Хэнк Уильямс Третий, или просто Хэнк Уильямс[44]. Джуд сомневался, поскольку прием был слишком слабый, а потом…