Король Артур (сборник)
Шрифт:
Даже Собачий Мальчишка облаял его, когда он вернулся на псарню.
Варт потащился в башню, в верхний покой, где Мерлин старательно вязал себе на зиму ночной колпак.
— Через каждый ряд убираю по две петли, — сказал волшебник, — и все равно верхушка почему-то получается слишком острой. Совершенная луковица. Видать, слишком много убавляю.
— Я думал, может, ты поучишь меня чему-нибудь, — сказал Варт. — Все равно больше делать нечего.
— Ты, стало быть, полагаешь, что наукой занимаются от нечего делать? — ядовито осведомился Мерлин. Ибо
— Ну, — сказал Варт, — смотря какой.
— Но уж моей-то во всяком случае? — спросил волшебник, сверкая глазами.
— Ох, Мерлин, — воскликнул Варт, не отвечая на вопрос, — прошу тебя, найди мне какое-нибудь дело, а то на душе так погано! Никому я ни на что сегодня не нужен и совершенно никакого разумного занятия не вижу. И все этот дождь.
— А ты бы вязать научился.
— Может, мне в кого-нибудь превратиться, в рыбу там или еще во что?
— Рыбой ты уже был, — сказал Мерлин. — Человеку мало-мальски прилежному нет нужды дважды давать один и тот же урок.
— Ну, тогда, может, птицей?
— Если бы ты хоть что-то знал, — сказал Мерлин, — а это, увы, не так, ты знал бы и то, что птицы терпеть не могут летать под дождем, потому что у них намокают и слипаются перья, и вообще вид становится замызганный.
— Я мог бы побыть соколом у Хоба в кречатне, — упорствовал Варт. — Тогда я сидел бы под крышей и не намок.
— Эк куда тебя метнуло, — сказал старик, — в соколы.
— Ты же знаешь, что можешь обратить меня в сокола, если захочешь, — закричал Варт, — и только нарочно дразнишь разговорами о дожде. Я так не согласен!
— Фу-ты, ну-ты!
— Мерлин, милый, — взмолился Варт, — пожалуйста, преврати меня в сокола. Если ты не сделаешь этого, я сам что-нибудь сотворю. Прямо не знаю что.
Мерлин отложил вязание и поверх очков осмотрел своего ученика.
— Мальчик мой, — сказал он, — пока я еще не расстался с тобой, ты можешь стать кем угодно, — овощем, животным, минералом, микробом или вирусом, на здоровье, но тебе придется поверить в превосходство моей прозорливости. Еще не время обращать тебя в сокола, — и прежде всего потому, что Хоб по-прежнему в кречатне, кормит птиц, — так что можешь пока посидеть и поучиться на человека.
— Ладно, — сказал Варт, — раз такое дело. И сел.
Через несколько минут он спросил:
— Дозволено ли мне говорить на манер человеческого существа, или тому, кто вскорости будет лишь виден, но не слышен, надлежит просить особого позволения?
— Говорить дозволено всякому.
— Это прекрасно, потому что я хотел обратить твое внимание на то, что ты уже на три ряда ввязал в ночной колпак свою бороду.
— Ах, чтоб меня!
— По-моему, самое лучшее отрезать у твоей бороды кончик. Принести тебе ножницы?
— Почему ты раньше мне не сказал?
— Хотел посмотреть, что получится.
— Мой мальчик, ты подверг себя серьезной опасности, — сказал волшебник, — ибо мог превратиться в хлебный ломоть и поджариться.
И, бормоча себе что-то под нос, он принялся медленно и с величайшими
— Интересно, — спросил Варт, когда решил, что наставник его уже успокоился, — летать будет так же трудно, как плавать?
— Летать тебе не придется. Я не собираюсь превращать тебя в вольного сокола, — просто подсажу тебя на ночь в кречатню, чтобы ты мог с ними поговорить. Это и есть лучший вид обучения — беседа со специалистами.
— А они станут говорить?
— Они каждую ночь говорят, как только наступает полная тьма. Рассказывают, как их поймали, и о том, что помнят из вольной жизни: о своей родословной, о великих делах своих предков, о военной выучке, о том, чему они научились и чему им еще предстоит научиться В сущности, это армейские разговоры, такие можно услышать в кантине образцового кавалерийского полка: тактика, личное оружие, разного рода пари, знаменитые охоты, вино, женщины, песни.
— Другая их тема, — продолжал он, — это еда. Неприятно думать об этом, но основа их выучки — голод. Бедняги вечно хотят есть и все вспоминают лучшие рестораны, в которых им доводилось бывать, и как они там пили шампанское, заедая его икрой и цыганскими песнями. Все они, разумеется, из благородных семейств.
— Это безобразие, что им приходится жить в неволе и мучиться голодом.
— Видишь ли, они не вполне сознают, что пребывают в неволе, — не более, чем кавалерийские офицеры. Они почитают себя существами, преданными своей профессии, вроде как членами рыцарского ордена или чего-то подобного. Понимаешь, к членству в кречатне допускаются только хищники, и это изрядно помогает выдерживать подобную жизнь. Они знают, что ни один представитель низших классов туда проникнуть не сможет. Каких-нибудь черных дроздов и прочей шушеры на их насестах не встретишь. Ну, а что до голода, об истощении тут речи, конечно, нет. Их ведь натаскивают, понимаешь? — ну, и как всякий, кому приходится помногу тренироваться, они постоянно думают о еде.
— Когда я смогу начать?
— Начать ты можешь прямо сейчас, если хочешь. Моя проницательность сообщает, что Хоб сию минуту покинул кречатню и отправился спать. Однако прежде всего тебе надлежит решить, какого рода соколом ты предпочел бы стать.
— Я предпочел бы стать дербником, — сказал вежливый Варт.
Этот ответ волшебнику оказался приятен, ибо на языке тех времен «дербник» звучал как «мерлин».
— Очень правильный выбор, — сказал он. — Ну что же, начнем, если ты не против.
Варт поднялся с табурета и встал перед своим наставником. Мерлин отложил вязание в сторону.
— Во-первых, ты должен уменьшиться, — сказал он, нажимая Варту на макушку и продолжая нажимать, пока тот не стал размером чуть меньше голубя. — Теперь привстань на кончики пальцев, согни колени, прижми локти к бокам, ладони подними на уровень плеч и сожми указательный палец с большим, а безымянный со средним. Вот так, гляди.
При этих словах дряхлый некромант встал на цыпочки и проделал все сказанное.