Король без развлечений
Шрифт:
На Ланглуа была полицейская фуражка и кавалерийская шинель. Фредерик II закутался в свой длинный шерстяной плащ. Меховую шапку он надеть не захотел. Только натянул на уши берет. (Потом он скажет, что он думал о господине В., который в это самое время, сидя под позолоченной люстрой, наверное, курил табачок, купленный за четыре су.)
В Клелле они взяли двух жандармов с карабинами и подсумками. Когда они уже собирались отъезжать, к саням подошел лейтенант:
— Господин капитан, — сказал он, — а у вас нет документа?
— Какого документа? —
Лейтенант отдал честь и, повернувшись по-военному, отошел.
Примерно в километре от Шишильяна Ланглуа остановил коней и сказал одному из жандармов:
— Фарно, слезь и сними бубенчики. (Он имел в виду висевшие на хомутах бубенчики, так весело звеневшие до сих пор.) И погаси фонарь.
Дальше они поехали медленным шагом.
На площади с церковью смутно светилось кафе. Ланглуа постучал кнутом в окошко. Вышел мужчина.
— Где мэр? — спросил Ланглуа.
Его дом был третьим от площади.
Мэру он сказал: «Дайте мне ключ от зала заседаний. Ваша мэрия ведь находится на площади, напротив дороги на Клелль? Да? Дайте мне ключ, именем короля. В зале заседаний есть кресла? А несколько свечей найдется? Отлично. Учтите, это строжайшая тайна. Дело государственной важности. Никому ни слова, в противном случае у вас прямая дорога на каторгу. Займитесь моими лошадьми. Поставьте их в хорошую конюшню».
А нам он сказал: «По одному, направо, шагом марш», и вот мы уже на той самой улице (так расскажет потом Фредерик II). При входе на площадь он показал мне на мэрию, которая стоит на углу и из окон которой просматривается все. Найти пятый дом было нетрудно: как раз напротив него горел фонарь.
— Фарно, — сказал Ланглуа, — будешь стоять здесь. (Он показал ему глубокий дверной проем сарая.) Из этого дома, который стоит напротив, видишь? никто не должен выходить. И не вздумай спать, заснешь — не поздоровится… Ты меня знаешь!
А нас со вторым жандармом (скажет потом Фредерик II) он повел за тот самый дом и там, осторожно осмотревшись, мы обнаружили небольшую пристройку рядом с еще одной дверью, которая, по-видимому, тоже вела в дом. Там он поставил второго жандарма с теми же наставлениями. Он добавил, что сменить их не сможет, что будет время от времени подходить к ним, чтобы узнать, как идут дела, что стоять им придется всю ночь, что погода холодная, он это понимает, но что на войне — как на войне и что он нарочно выбрал их двоих как людей, способных на все. Они и в самом деле весьма походили на людей, способных на все.
За ставнями еще виднелся свет. Я говорю ему: «Почему же мы не входим, ведь нас четверо!» Однако понимаю, что вопрос мой неуместен, и умолкаю. Ланглуа ведет меня в мэрию и открывает ее так же легко, словно это его отчий
— Мы действуем незаконно, — говорит он. — Ведь есть законы, Фредерик. Мне плевать на бумажки, как ты сам видишь, но вот человечные законы я уважаю. Один из них гласит: нельзя никого арестовывать, даже самых отъявленных преступников, от заката и до восхода солнца. Это во-первых. Затем, должен я тебе сказать, мы находимся не в самой лучшей ситуации. У тебя же ведь нет свидетелей. Ему достаточно будет сказать, что ты ошибаешься. В-третьих, есть еще одна вещь, но это мое личное дело. Объяснять тебе это бесполезно. Вот почему мертва наша девушка, а мы должны торчать тут всю ночь. Тебе не обязательно бодрствовать и следить за домом. С этим мы втроем справимся. Если хочешь поспать, то спи.
Конечно же я не сплю. А он устраивает такую ночную суету… Входит, выходит. Я вижу, как он проверяет своих жандармов и даже подходит бесшумно, как кошка, к ставням окон, к дверям, чтобы подслушивать.
И вот стало светать. Виден бюст Луи-Филиппа, стоящий в зале.
— Король! — говорит Ланглуа с таким видом, словно хочет добавить: «Ну и что?»
Однако пора. Ланглуа чего-то ждет. Не понимаю, чего он ждет, смотрит в небо, как мне кажется. А он ждет, когда появится дымок из трубы над домом. Вот дымок пошел, он встает и говорит: «Вперед!»
Он берет с собой жандарма, который стоит у сарая, и говорит:
— Внимание! Здесь нужна полная дисциплина, слушай меня внимательно. Кто из вас не будет беспрекословно слушаться, тому просто башку оторву. Даже если вам что-то покажется неожиданным. Особенно, если покажется неожиданным. Произойдет, наверное, нечто необычное, этого надо ждать и даже желать. Я войду в дом и пробуду там столько, сколько нужно — неважно, сколько времени, вы ждите здесь. Не двигайтесь с места. И вот что, наверное, произойдет (если я правильно понимаю, сказал Ланглуа). Дверь откроется. Тот человек выйдет. Дайте ему уйти. Не кричите. Не двигайтесь. Не стреляйте. Дайте уйти, ясно?
Мне это показалось невероятным, и я ему это сказал. Тут он схватил меня за грудки, даю честное слово, и сказал: «Слушай внимательно, Фредерик, сделаешь хоть одно движение, скажешь хоть одно слово, пристрелю тебя на месте».
Это был уже серьезный разговор.
Жандарму он повторил:
— Он выйдет — не шевелись. Уйдет — не шевелись. А вот когда я выйду, вот тогда иди за своим дружком, который стоит за домом, и все втроем идите за мной. Всё. Вольно.
Он поправил свою полицейскую фуражку и расправил воротник шинели. Вышел на улицу, постучал в дверь. Ему открыли (разглядеть, кто открыл дверь, было невозможно), и он вошел.