Король холопов
Шрифт:
– Охотно бы сделал это, – произнес внимательно слушавший Сухвильк, –но только не знаю, буду ли иметь успех. Он тоже считает для себя делом чести получить обратно эти имения, а не другие. Он вопит и жалуется на то, что духовная власть теряет свою силу и вынуждена все больше и больше уступать светской власти, а между тем эти обе власти могут иметь равные права.
Король становился пасмурнее.
– Я не могу, – воскликнул он, – к сожалению, я не могу! Он – епископ, но я – король. Если я так поступил, то оно так и должно остаться, хотя бы мне
По выражению лица Сухвилька видно было, что он разделяет мнение короля и не имеет большого желания защищать интересы епископа. Его не напрасно в то время упрекали в том, что он слишком мало чувствует себя духовным лицом, не интересуется нуждами духовенства и слабо их защищая.
– Это будет трудно! – произнес он со вздохом.
– Кто же подстрекнул епископа? Ведь он вначале молчал, – спросил король.
Сухвильк улыбнулся.
– Может быть, его подговорили? – понизив голос, сказал он.
– Не ксендз ли Баричка стоит за спиной епископа? – спросил король.
Собеседник Казимира утвердительно кивнул головой.
– С ним-то трудно будет сговориться и прийти к соглашению, – добавил Казимир, – я его знаю давно. Он меня не любит как родственник Амадеев и только ищет предлога, чтобы вступить со мной в войну. В нем сидит неспокойный дух. Я не желал бы войны с ним, потому что уважаю духовный сан и всегда и везде избегаю бесполезной войны. Подданные меня не будут уважать, если я сам себя не уважу… А вы… Что вы скажете о Баричке? –спросил он, устремив свой взор на Сухвилька, сильно задумавшегося.
– Капеллан – человек безупречный, – возразил Сухвильк после некоторого размышления, – но он человек страстный, волнующийся, ему необходима кипучая жизнь. Его следовало бы послать с крестом в руках к язычникам, чтобы обратить их в свою веру… Потому что он красноречив, убедителен и обладает неустрашимым мужеством.
Немного подумав, он добавил:
– И он хотел бы, чтобы все знали о его неустрашимости.
Король слушал с сумрачным лицом.
– Я сделаю все, что смогу, чтобы избегнуть борьбы с ним, – произнес он. – Посоветуйте мне!
– Я сказал бы, что следует уступить, если бы вы, ваше величество, перед этим не изрекли, что уступить для вас непристойно.
– Я не могу! – повторил Казимир решительно и категорически. – Как частное лицо, я мог бы вернуть обратно Злоцкие земли, но как король я этого не могу.
Он улыбнулся.
– Дайте другой совет.
Ксендз молчал.
– Я не скрою перед вами, – сказал он, – что говорил уже об этом с епископом Бодзантой. Я его застал сильно возмущенным, и тщетно я старался его задобрить. Старик угрожает отлучением от церкви.
– Отлучением, – подхватил король почти спокойно. – Вы сами знаете, как мало значения придают
– Но не следует относиться к нему пренебрежительно, – авторитетно прервал Сухвильк. – Церковь не имела и не имеет другого оружия и должна была постоянно к нему прибегать, хотя оно страшное.
– Но вы сами, вы, духовные лица, не всегда оказываетесь послушными, –прервал Казимир, – ксендзы ведь и обедни служат, и хоронят отлученных…
– Это плохие ксендзы, – прервал Сухвильк, насупившись, – потому что они поступают против высшей духовной власти, и если авторитет ее пошатнется, то и ксендзы потеряют свою силу.
После некоторого перерыва ксендз добавил:
– Господь поможет, и мы не допустим такой крайности.
Король ничего не ответил.
На лице его выразилась перемена, хорошо знакомая тем, которые его знали. Апатичное лицо скучающего человека преобразилось в авторитетное, гордое, озаренное королевским величием.
– Поговорим о чем-нибудь другом, – произнес он, – я надеюсь с вашей помощью провести такой закон, чтобы поселившиеся на основании магдебургского права не обращались за разрешением спорных вопросов к немецким судьям за границей. Это позор для нас! Как будто у нас нет справедливого решения? В краковском замке учредим высшую судебную инстанцию.
Сухвильк, услышав так быстро измененную тему разговора, был очень изумлен и не мог скрыть своего чувства. Но он понял, что король не желает больше говорить о деле краковского епископа; поэтому он послушно замолчал. Проронив еще несколько слов о немецких законах, Сухвильк вскоре после этого попрощался с королем, который его проводил до дверей.
Кохан, подслушивавший за стеной до самого конца разговора, испытывал разнообразнейшие чувства, переходя от гнева к радости.
– А! – говорил он сам себе. – Баричка собирается нас пугать и нарушить покой короля. Проучу же я его!
С этими словами он тихонько отошел от дверей. Через полчаса Кохана уже не было в замке. Он переоделся, как обыкновенно для выхода; прицепив у пояса маленький меч, надев на шею цепочку, полученную в подарок от короля и взяв с собою слугу, который нес вслед за ним большой меч – рыцарскую эмблему, он отправился в город. Дом, принадлежавший Вержинеку, находился на самом рынке. В нем сосредоточивалась вся тогдашняя жизнь местечка, или, по крайней мере, его главная часть.
Николай был один из самых деятельных людей своего времени и своего сословия, хотя трудно определить, к какому сословию он принадлежит. Он был мещанином, имевшим право считать себя дворянином и имел меч и герб, подобно другим рыцарям, его можно было также причислить к придворным должностным лицам; хотя он не имел официального титула, он, тем не менее, исполнял не одну, а несколько обязанностей. Несмотря на то, что он не был официально подскарбием, он заведовал кассой короля, наблюдал за монетным двором, исполнял обязанности войта.