Король и Злой Горбун
Шрифт:
– Враги?
– У нас врагов нет. По крайней мере – явных.
– Только тайные, – поддакнул Ряжский.
Это можно было расценить как алую иронию. Врагов нет, а убийцу подсылают.
– Ваши друзья-то расстроились? – спросил Ряжский. – Те, кто вместе с вами работает.
– Да.
– А кто из них сильнее переживал?
– Программа – наше общее дело, и для всех случившееся стало большой неприятностью.
– Вы все присутствовали на церемонии?
– Да. Я, Светлана, Илья и Сергей Андреевич.
–
– Гончаров.
Мне показалось, что Ряжский удивлен.
– Я не думал, что Гончаров – столь значительная фигура в вашей группе.
– Совсем незначительная.
– Но ведь и его пригласили?
Пришлось подробно рассказать эту историю. Как Гончаров вознамерился попасть на церемонию, хотя не имел ни малейшего шанса, как я лез из кожи, чтобы только выбить приглашение для него.
– А в чем смысл? – заинтересовался Ряжский. – Зачем вам Гончаров на церемонии?
Это трудно было объяснить, но я постарался, хотя и видел по глазам Ряжского, что он от таких материй далек. Он был прагматиком и воспринимал только то, что можно объяснить логично, без привнесения эмоций. В конце концов он признался:
– Вот здесь мне все равно непонятно. Сначала вы говорите, что Гончаров – никто, просто к вам приблудился, потом он вдруг оказывается на церемонии, где собрался весь телевизионный бомонд и куда попасть очень непросто – вот я, например, не смог бы, даже если бы очень захотел.
Он явно был готов развивать эту тему до бесконечности, но вдруг вспомнил о чем-то, взглянув на часы.
– Мы еще с вами встретимся, – пообещал Ряжский. – А сейчас у меня дела, извините.
Мы распрощались. На улице стояла сырость после недавнего дождя. Лопались на лужах пузыри. Промчалась машина, поднимая тучи грязных брызг. Я бездумно проводил ее взглядом и вдруг увидел Боголюбова. Он стоял на тротуаре, и его руки были скованы наручниками. Его удерживал за локоть милиционер, а второй служивый тем временем закрывал дверь «воронка». Боголюбова привезли на допрос. Вот почему Ряжский выпроводил меня столь стремительно.
Наши взгляды встретились. Боголюбов не дрогнул и не смешался, смотрел прямо. И опять мне стало холодно, как когда-то в боголюбовском офисе, когда он пожал мне руку на прощание. Милиционер уже захлопнул дверцу и взял Боголюбова под руку с другой стороны. Так они и шли к дверям прокуратуры – втроем. Посредине Боголюбов, и по бокам – конвоиры. Им оставалось до дверей прокуратуры метров пять, не больше, как вдруг в стороне, где-то за моей спиной, раздался отчетливый и громкий хлопок. Я даже не успел среагировать, потому что Боголюбов вздрогнул и обмяк в руках своих конвоиров, и, если бы не они, он, конечно же, упал бы. Я растерянно оглянулся, но улица была совершенно пустынна, ни единого человека, а когда я вновь переключился на Боголюбова, он уже лежал на
34
Я хотел уехать, но Ряжский не позволил. Он запер меня в своем кабинете, а сам долго отсутствовал, занимаясь убитым Боголюбовым. Прямо под окнами прокуратуры все случилось, следственной бригаде даже не пришлось выезжать на место происшествия.
Мне было плохо – холодно и неуютно. Потом я понял, что это нервы. Бесцеремонно обыскал стол Ряжского, будто мстя ему за свое неправомерное заточение, нашел растворимый кофе и сахар, с помощью кипятильника вскипятил воду, взятую из графина. Кофе меня взбодрил. По-прежнему за окном было сумрачно и мерзко, но теперь я не чувствовал себя одиноким и покинутым, как двадцать минут назад.
Ряжский возвратился во второй половине дня. Он был сильно не в духе, и я его понимал. С ним пришли еще три человека, которых я видел впервые. Ряжский увидел банку кофе на столе, молча взял ее и швырнул в ящик стола. Показывал, что он сильно не в духе и кофе мне больше не видать.
– Вы видели, как все произошло? – спросил Ряжский у меня.
Его товарищи расположились в кабинете кто где: один на стуле у стены, один на подоконнике, еще один оказался у меня за спиной.
– Да.
Я ему рассказывал об этом в самые первые минуты, когда все произошло и из прокуратуры высыпали люди, среди которых был и Ряжский.
– Сколько было убийц? Как они выглядели?
– Я их не видел.
А Ряжский, слушая меня, одновременно порывистыми движениями рисовал на листе бумаги схему.
– Вот, – сказал он. – Это прокуратура, вот вход, – ткнул пальцем в рисунок. – Вот дорога. Где вы стояли?
Я примерился и показал.
– А Боголюбов, следовательно, был вот здесь?
– Да.
– И вы не видели убийц?
– Улица была совершенно пустынна.
– Вы, два милиционера, Боголюбов – и больше никого?
– Кажется, в «воронке» еще сидел шофер.
– Сидел, – подтвердил Ряжский. – Так кто же стрелял?
– Я не знаю.
– Кто стрелял? – мрачно повторил Ряжский.
– Вы думаете – это был я?
Я нехорошо усмехнулся.
– Просто странно, что вы не видели, – пояснил один из товарищей Ряжского.
– Спросите у милиционеров, – огрызнулся я. – Они-то видели?
– Они видели, – подтвердил мой собеседник.
– Видели? – изумился я.
Мне показалось, что он меня провоцирует. Там, на месте убийства, в первые минуты царила совершеннейшая растерянность. И я отчетливо слышал, как конвоиры на расспросы выбежавших прокурорских работников отвечали нечто невразумительное.
– Я, по-вашему, пытаюсь что-то скрыть?
– Мы хотим это понять.