Король крыс
Шрифт:
— Хорошо, приятель. Где англичанин?
— Какой англичанин?
Тимсен рассмеялся.
— До завтра!
Кинг выпил кофе и приказал Максу караулить. Потом осторожно выбрался из окна и, стараясь держаться тени, добрался до стены тюрьмы. Он шел медленно, чтобы не быть замеченным, но не слишком осторожно. Он засмеялся про себя, почувствовав, что за ним идет Грей. Он умело притворялся, перебегая между хижинами, все время меняя направление. Грей неуклонно следовал за ним по пятам, Кинг вывел его к воротам тюрьмы, а потом через ворота в тюремные коридоры. Наконец Кинг пришел к камере на четвертом этаже и с деланной озабоченностью прошел в камеру,
— Все чисто, — сказал Текс.
— Хорошо.
Питер вернулся целым и невредимым и не было необходимости притворяться дальше, поэтому Кинг вернулся к себе в хижину и подмигнул Питеру Марлоу.
— Где вы были?
— Решил посмотреть, как вы поживаете.
— Хотите кофейку?
— Спасибо.
В дверях появился Грей. Он ничего не сказал, просто смотрел. Питер Марлоу был одет только в саронг. Карманов в саронге не было. Его нарукавная повязка была на месте.
Питер Марлоу поднес чашку к губам, пил кофе, и все это время глаза его были прикованы к Грею. Потом Грей скрылся в ночи.
Питер Марлоу утомленно поднялся.
— Думаю, пора спать.
— Я горжусь вами, Питер.
— Вы намерены выполнить свое обещание, не так ли?
— Конечно.
— Спасибо.
Этой ночью Кингу не давала покоя новая проблема. Как, черт побери, может он сделать то, что пообещал сделать?
Глава 20
Ларкин в тревоге шагал к хижине австралийцев. Он беспокоился за Питера Марлоу — рука мучила его невыносимо. Ларкина тревожил и старина Мак. Прошлой ночью он разговаривал и кричал во сне. Да и сам он измучился из-за Бетти. Дурные сны одолевали его несколько последних ночей, сплошные кошмары, в которых переплелись он и Бетти, она в постели с другими мужчинами, и он слышал, как она смеялась над ним.
Ларкин вошел в хижину и подошел к Таунсенду, лежащему на койке.
Глаза Таунсенда заплыли, лицо было исцарапано, а руки и грудь в синяках и ссадинах. Когда он открыл рот, чтобы ответить, Ларкин увидел кровавую дыру там, где должны быть зубы.
— Кто это сделал, Таунсенд?
— Не жнаю, — прохрипел Таунсенд. — На меня напали из жасады.
— Почему?
Слезы градом катились из глаз на синяки.
— Я… я… ничего не жделал. Я не… жнаю.
— Мы одни, Таунсенд. Кто сделал это?
— Я не жнаю, — он застонал, рыдая. — О, Бозе, они ижбили, ижбили меня.
— Почему на вас напали?
— Я… я… — Таунсенду хотелось кричать: — «Бриллиант, у Меня был бриллиант».
Ему хотелось, чтобы полковник помог ему поймать сволочей, которые украли бриллиант. Но он не мог рассказать о камне, потому что полковник захотел бы узнать, где он его взял, и тогда ему пришлось бы сказать о Гёбле. И тогда возникли бы вопросы о Гёбле. Откуда у него камень — от Гёбла. Тот, который покончил с собой? Тогда наверняка скажут, что это было не самоубийство, а убийство, но это не так, по крайней мере Таунсенд так не думал, но кто знает, может быть, кто-то прикончил Гёбла из-за бриллианта. Но в ту ночь Гёбла не было на месте, и я нащупал кольцо в его тюфяке, вытащил его оттуда и вынес в ночь. Никто ничего доказать не может — так уж получилось, что Гёбл ночью покончил счеты с жизнью, поэтому шума не было. За исключением, может быть, того, что Гёбла убил я, убил тем, что украл камень, может быть, это
— Я не знаю, — рыдал Таунсенд.
Ларкин понял бесполезность своих расспросов и оставил Таунсенда с его болью.
— Ах, простите, отец, — сказал Ларкин, когда едва не сбил отца Донована с лестницы.
— Привет, старый приятель. — Отец Донован был похож на привидение, изнурен до предела, глаза его глубоко ввалились и стали равнодушными. — Как вы? Как Мак? А малыш Питер?
— Отлично, спасибо, — Ларкин кивнул головой в сторону Таунсенда. — Вы что-нибудь знаете об этом?
Донован посмотрел на Таунсенда и мягко ответил:
— Я вижу человека в горе.
— Извините, мне не надо было спрашивать. — Ларкин секунду подумал, потом улыбнулся. — Хотите партию в бридж? Сегодня вечером? После ужина?
— Да. Спасибо. Был бы рад.
— Хорошо. После ужина.
Отец Донован посмотрел вслед уходящему Ларкину и потом прошел к койке Таунсенда. Таунсенд не был католиком. Но отец Донован не отказывал никому, потому что знал — все они божьи дети. Но так ли это? — Все ли, спрашивал он себя с любопытством. Могут ли божьи дети поступать так?
В полдень поднялся ветер и пошел дождь. Вскоре все вымокли до костей. Потом дождь кончился, но ветер не утих. Ветер выдирал куски от пальмовых крыш и вихрем крутил по лагерю, вперемежку с обломанными ветвями пальм, тряпками и плетеными шляпами. Потом ветер стих, и в лагерь снова вернулись солнце, жара и мухи. Вода в кюветах держалась в течение часа, потом впиталась в землю. Мух стало еще больше.
Питер Марлоу вяло брел вверх по холму. Его ноги были в грязи. Он захотел спрятаться от бури, надеясь, что дождь и ветер унесут мучающую его боль. Но это не помогло.
Он стал под окном Кинга и заглянул внутрь.
— Как вы себя чувствуете, Питер, дружище? — спросил Кинг, вставая с кровати и доставая пачку «Куа».
— Ужасно, — Питер Марлоу сел на скамейку под навесом, испытывая приступы тошноты от боли. — Рука убивает меня. — Голос его сорвался. — Шучу!
Кинг выпрыгнул из окна и заставил себя улыбнуться.
— Забудьте о…
— Как, черт возьми, я могу забыть о ней? — Питер Марлоу тут же пожалел о своей вспышке. — Извините. Я нервничаю. Не понимаю половины из того, что говорю.
— Закурите. — Кинг дал ему прикурить.
«Да, — сказал себе Кинг, — ты оказался в затруднительном положении. Англичанин учится быстро, очень быстро. По крайней мере я так считаю. Посмотрим».
— Завтра мы завершим сделку. Вы можете забрать деньги сегодня ночью. Я прикрою вас.
Но Питер Марлоу не слышал его. Боль выжигала в мозгу одно слово. Ампутировать! Он слышал, как визжит пила, и чувствовал, как она режет, размалывая кость в пыль, его кость в пыль. Он вздрогнул.
— Как… как насчет этого? — пробормотал он и оторвал взгляд от своей руки. — Вы действительно можете что-то сделать?