Король Крыс
Шрифт:
Странно, но он не потерял сознания до самого дома. Сунул ошарашенному таксисту сто долларов, пробормотал что-то о бессмысленности и опасности контактов с милицией, потряс перед лицом водителя пистолетом.
Дядя, ты сумку забыл, — подсказал запуганный насмерть водитель.
Благодарю, — через силу ответил Петров, затем подхватил драгоценную сумку и хлопнул дверцей, машина тут же рванула с места.
Через несколько минут Вадим Андреевич уже стоял в прихожей своей квартиры. Поставив сумку на пол, он двинулся на кухню — почему-то очень захотелось пить.
Но, не дойдя до раковины нескольких
Кактусу… надо позвонить Кактусу… — запоздало пронеслось в угасающем сознании.
Это была его последняя мысль.
14
Новое лицо Рассказова
Человека, впервые попавшего на интуристовский пляж Ялты, поражает многое, но прежде всего завсегдатаи.
За пластиковыми столиками у входа в бар кучкуются мальчики с завитыми волосами и томными взглядами. Они то и дело принимают позы фотомоделей из попсовых иллюстрированных журналов, и издали можно подумать, что это не люди, а ожившие манекены. Рядом, с выражением томительной скуки на лицах, выставив напоказ ноги с упругими ляжками, сидят девушки, стреляя глазами по сторонам.
Неподалеку режутся в карты кряжистые типы с золотыми цепями на бычьих шеях и синими татуировками на груди и руках. «Лица кавказской национальности» время от времени снуют от солярия к бару и обратно — и лица эти одни и те же: можно подумать, будто они отдыхают в интуристовском комплексе круглый год. Проходя мимо столиков, кавказцы кидают похотливые взгляды на полуобнаженные груди развязных девиц.
Короче говоря, интуристовский пляж — «Ярмарка тщеславия», «Похвальное слово глупости». «Спид–Инфо» и Уголовный кодекс в лицах.
Впрочем, в ту осень и голубых, и проституток, и татуированных типов, и кавказцев было немного: середина октября — не лучшее время для отдыxa на Южном берегу Крыма.
У бетонного парапета за шатким столиком белого пластика сидели трое: Савелий Говорков, Вероника Остроумова и Витас Мачюлис — тот самый Мачюлис, чье письмо читал в госпитале Андрей Воронов.
Глядя на Витю, армейского товарища Савелия и Андрея, вряд ли можно было поверить, что этот человек целых полтора года воевал в Афганистане; а воевал Витас в элитной мобгруппе погранвойск КГБ СССР, по сути, спецназовской части.
Ни ужасы войны, ни даже ранение (Мачюлис до сих пор носил в себе осколок гранаты) не отразились на характере «афганца». Честный, доверчивый, прямодушный и немного наивный, Витас с первого взгляда производил впечатление эдакого взрослого ребенка. Было в нем нечто неуловимо–располагающее: то ли прямой взгляд карих глаз, то ли своеобразное чувство юмора, то ли манера разговора — неторопливая, вдумчивая и по–прибалтийски основательная.
Впрочем, когда Витас выпивал (а случалось это не чаще двух–трех раз в году), от прямодушия и наивности не оставалось и следа. С налитыми кровью глазами бродил он по городу, сознательно задирая милиционеров и таксистов, так уж случилось, что Мачюлис люто ненавидел и тех, и других.
«Виктор, за что ты ментов не любишь, понятно, на то они и менты поганые, — говорили ему друзья, — но таксисты-то при чем? Они-то чем тебе насолили? Такие же люди, как все».
Афганский ветеран и сам
Воздух был напоен едва уловимым запахом водорослей, ракушек, свежей рыбы. Море наливалось васильковой синью, и солнце, щедро рассыпая яркие краски, радовало взгляд игрой полутонов на поверхности волн. В такие минуты человек, обласканный солнцем, овеянный свежим ветерком, ждет чего-то необыкновенного и чудесного, что может в корне изменить его судьбу…
Ну что, нравится у нас? — щурясь на солнце, спросил Витас, переводя взгляд с Савелия на Веронику.
Очень. Тихо, спокойно. Никаких курортников. Такое впечатление, что весь город к нашим услугам, — кивнул Говорков. — Иногда очень хочется бросить все дела и пожить так, в тишине и спокойствии, несколько месяцев. Правда ведь, Ника?
Застенчиво улыбнувшись, девушка прислонила голову к плечу спутника: с тобой, мол, хоть на край света. Главное, чтобы ты, любимый, был рядом.
Вот и живите, радуйтесь, — резюмировал Мачюлис и, закурив, продолжил неторопливо: — Как-нибудь со своими делами разберусь, свожу вас в Ливадийский дворец, в Учан–Су. А может, и в Бахчисарай смотаемся. Вы уж извините, что не могу гостей по высшему разряду принять, — продолжил он немного виновато, — но денег у меня теперь, честно говоря… — Витас вздохнул, — негусто.
Кстати, а чем ты теперь занимаешься? — осторожно поинтересовался Савелий, памятуя о своем желании поддержать старого товарища материально.
Мачюлис смутился.
Ну, как тебе сказать… Всем понемножку. Не работаю, а так, подрабатываю. Верчусь, одним словом. Ты ведь сам представляешь, что такое Ялта. Город, который обслуживает приезжих. Эдакий город–лакей. Удалось за сезон денег заработать, считай, есть на что весь год жить. Не удалось, значит, не на что и жить будет. Так и живем — от сезона к сезону. А сезоны с каждым годом все хуже. Ялтинцы часто грустно шутят: мол, почему мы не медведи? Засыпали бы на зиму лапу сосать, — с грустью закончил Витас.
Говорков осторожно взглянул на Веронику — та прекрасно поняла его взгляд.
Витя, я у тебя это вот почему спрашиваю… — Бешеный откашлялся. — В Москве две недели назад лотерея проводилась, специально для воинов–интернационалистов. Мы с Андрюшей по билетику купили, а потом подумали, не взять ли и на тебя? Честно говоря, долго не думали, а взяли и для тебя билетик. И представляешь, выигрыш!
У тебя или у Андрюши? — поинтересовался Мачюлис, довольный, что хоть кому-то из его друзей повезло.
Ты не поверишь — именно у тебя! — воскликнул Савелий. — Мы с Андрюшей смотрим и глазам своим не верим: в наших номерах пусто, а в твоем — самый крупный выигрыш!
Да–а? — недоверчиво переспросил Виктор.
Да мы и сами не поверили, как ты теперь. Пошли в оргкомитет, справились: говорят, все совпало, пусть ваш друг приезжает, забирает деньги. Шестьдесят миллионов рублей, — немного смущаясь собственной лжи, сообщил Говорков. — Так что от всей души поздравляю!
Витя выглядел обескураженно — то ли потому, что такая фантастическая сумма не укладывалась в голове афганского ветерана, то ли потому, что подозревал пусть и дружеский, но подлог.