Король-одиночка
Шрифт:
– Значит, закрываешь лавочку. – Марго задумчиво щелкала семечки. – Ну, по-моему, правильно. Только кто вместо тебя Одессой займется?
– Таракан пусть занимается.
– Очень Леньке нужно. Ему еще раньше тебя это надоело. У него Лариска на седьмом месяце… Скоро вернешься?
– Как управлюсь. – Король отправил за окно рыбий хвост. – С цыганьем заранее ничего не знаешь.
– И зачем ты с ними связался? Сколько лет уже… – Марго легла рядом. Король положил голову ей на грудь, закрыл глаза. Теплая, пахнущая морской солью ладонь погладила его по волосам. –
Тишина. Прокурор в клетке умолк, потрещав напоследок жесткими, как фанера, перьями. Потянувший сквозняк шевельнул занавеску. В саду резко, тоскливо крикнула ночная птица.
– Сдурела, мать, – сказал Король. – Где ее теперь сыщешь?
– Вот и думал бы об этом почаще. Шесть лет – не шутка. У нее свой мужик давно и семеро по лавкам где-нибудь в Виннице. У цыганья это быстро, сам знаешь. А ты все как дурак…
– Ты что, помнишь ее? – попытался он перевести разговор.
– Еще бы не помню! – фыркнула Марго. – Красота несказанная! По Привозу гоняла с голым задом!
– Ну, у меня не гоняла…
– Гоняла, гоняла! И тебя не спрашивала! Вся Одесса над тобой смеялась…
– Будя врать. – Король зевнул, закрыл глаза. – Спи давай.
Марго вздохнула, повернулась спиной. Король негромко окликнул ее – она не отозвалась. Тогда он поднялся. В темноте вышел на кухню, не спеша напился теплой воды из чайника, закурил. Сна не было.
– Уходи, – приказала Мария. С той стороны двери последовал короткий смешок. Звонок снова заверещал на всю квартиру. Мария зажала уши руками, зажмурившись, закричала:
– Убирайся! Убирайся! Уйди! Я милицию вызову!
– Снесу дверь, – предупредили снаружи. – До трех считать или до одного?
– Ой, господи… – от бессилия она разревелась. Мельком увидела себя в зеркале: встрепанную, перепуганную, с распахнувшимся на груди халатом… и застонала от ненависти к этому отражению.
– Подожди. Оденусь.
– Чего я там не видал?
И правда чего, устало подумала Мария, накидывая поверх халата вязаную шаль и кое-как прихватывая шпильками волосы. Пудриться было уже некогда. Смахнув рукавом остатки слез, она открыла дверь.
Граф вошел, как к себе домой – не спеша, уверенно. Попытался обнять Марию, но она зло вырвалась:
– Совесть у тебя есть?
– Да чего ты? – удивился он, но настаивать не стал. Тяжело опустил на пол большую, туго набитую сумку.
– Это что? Жена из дома выгнала?
– Какая жена, дура? – отмахнулся он, снимая куртку. – Свадьба через месяц только.
И не врет даже… А с чего ему врать? Все цыгане уже знают… Мария несколько раз глубоко вздохнула. Как можно спокойнее, попросила:
– Ты не ходи ко мне больше. Хватит. Зачем?
Граф будто не услышал. Подойдя к столу, тронул пальцем колоду карт, стянул платок со старинного зеркала на бронзовой ножке.
– Все гадаешь? Хорошо гаджэ платят? – не дождавшись ответа, он кивнул на телевизор под кружевной салфеткой. – Не тебя вчера показывали? «Госпожа Мария, потомственная ясновидящая…» Хорошо получилось,
– Еще что скажешь? – сквозь зубы спросила она.
– Принеси вина.
Мария молча ушла на кухню. Вернулась с бутылкой «Хванчкары» и стаканом.
– Выпей и уходи.
Но Граф уже сидел на тахте, расставив ноги и свободно откинувшись на стену. Взглянув на остановившуюся у стола Марию, он небрежным жестом показал: налей. Женщина, едва сдерживаясь, плеснула вина в стакан. Он выпил – не спеша, с удовольствием. Поставил стакан на пол, блаженно потянулся.
– Иди ко мне.
Секунду в комнате было тихо.
– Бэнг тут тэ лел [9] , дерьмо! – тяжелая бутылка полетела прямо в голову Графа. Он едва успел уклониться, бутылка разбилась о стену, брызнув осколками и «Хванчкарой». Звон стекла смешался с истошными воплями: – Сволочь! Скотина! Сколько еще издеваться будешь? Последний стыд потерял! Тряпка я тебе? Игрушка?! Мало тебе баб твоих?! Думаешь, я не знаю, думаешь, не слышала?! Даже с цыганками совести хватает спать, как тебя только не зарезали еще! Девочку берешь, малявку берешь за себя! Тоже мучить будешь? Как меня? Ноги будешь вытирать?! Сволочь, паршивец, ненавижу тебя!
9
Черт тебя возьми.
Граф вскочил. Мария опрометью кинулась из комнаты. Он догнал ее уже на лестничной клетке. Как тряпичную куклу, втащил в квартиру, ударил раз, другой, третий, швырнул на пол. Поднял рывком и снова ударил.
– Взбесилась, сука? Забыла, кто твой хозяин? Напомню!
– Ты – хозяин?! Ты дерьмо! – Мария рвалась из его рук, кусалась, несколько раз плюнула в лицо, но он, конечно же, был сильнее. Вскоре она оказалась стоящей на коленях. Намотав на руку жгут ее волос, Граф пригнул Марию к своему ботинку:
– Целуй, дрянь.
– Пусть жена твоя целует… – процедила она и лишилась сознания.
Мария очнулась на кровати. Было тихо, темно. Страшно болело все тело; кистями рук, казалось, нельзя было шевельнуть. Она сделала несколько осторожных движений. Облегченно вздохнула: не связана. А мог бы – как в тот день, когда она кинулась на него с ножом. Почти достала тогда, царапина осталась до сих пор… Постанывая, она села на кровати, ощупала лицо. Зубы, кажется, целы.
В полосе света на полу появилась тень. Граф стоял на пороге.
– Ты еще здесь?
– Я не трону… – хрипло сказал он.
– Не подходи. В окно выпрыгну.
Он послушался. Сел на пол у стены. Опустил голову.
– Я не хотел. Клянусь – не хотел… Если бы ты вопить не начала… Сто раз просил – не доводи.
– Ох, молчи… – сдавленно приказала она. Очень хотелось запустить в него чем-нибудь тяжелым, но под рукой были только подушки, и Мария, представив себе эту месть, невольно усмехнулась. Тут же засаднило разбитые губы.
– Принеси воды.