Король-олень
Шрифт:
Сердце Моргейны бешено колотилось. Она легла и глотнула немного чистого вина из фляжки. Что это было — дурной сон? Или она и вправду видела, как Ланселет убил дракона — того самого дракона, в которого она никогда не верила? Моргейна немного полежала, убеждая себя, что она просто спала, потом заставила себя встать и добавить в вино немного фенхеля, чтобы его сладость заглушила привкус других трав. Нужно позаботиться, чтобы к обеду подали соленую говядину — тогда всех будет мучить жажда, и все будут много пить, особенно Ланселет. Пелинор — человек благочестивый. Что он подумает, если всех обитателей его
Моргейна перелила настой в флягу и отставила в сторону. Затем послышался крик, и в комнату влетела Элейна.
— Ох, Моргейна, идем скорее, нужна твоя помощь! Отец и Ланселет убили дракона, но они оба обожжены…
— Обожжены? Что за нелепица? Ты что, вправду веришь, будто драконы летают и плюются огнем?
— Нет, нет, — нетерпеливо произнесла Элейна, — но эта тварь плюнула в них какой-то слизью, и слизь обожгла их, будто огонь. Пойдем, обработай им раны…
Не веря собственным ушам, Моргейна выглянула в окно. Солнце склонилось к западу и повисло над самым горизонтом; она просидела над зельем целый день. Моргейна бросилась вниз, на ходу велев служанке приготовить чистую ткань для перевязки.
У Пелинора была сильно обожжена рука — да, это действительно здорово походило на ожог; драконья слизь разъела ткань туники, и когда Моргейна начала мазать руку целительным бальзамом, Пелинор взревел от боли. У Ланселета был слегка задет бок; кроме того, слизь попала ему на сапог и превратила прочную кожу в слой тонкого вещества, напоминающего желе.
— Нужно будет хорошенько вычистить меч, — сказал Ланселет. — Если это все, что осталось от сапога, то что бы осталось от моей ноги… — и он содрогнулся.
— Вот назидание всем тем, кто считал моего дракона вымыслом! — изрек Пелинор. Он поднял голову и глотнул поднесенного дочерью вина. — И благодарение Господу, что у меня хватило ума вымыть руку в озере — иначе эта слизь просто сожрала бы ее, как того несчастного пса. Ты видел его труп, Ланселет?
— Пса? Видел, — отозвался Ланселет, — и надеюсь никогда больше не увидеть подобной смерти. Но теперь ты можешь пристыдить всех, прибив голову дракона над воротами…
— Не могу, — перекрестившись, отозвался Пелинор. — В ней нет нормальных костей, совсем нет. Он весь — словно земляной червяк… и он уже сам превращается в слизь. Я попытался было отрезать ему голову, но похоже, что воздух разрушает его. Думаю, этого дракона вообще нельзя считать нормальным зверем — это какая-то адская тварь!
— И все же он мертв, — сказала Элейна, — и ты выполнил повеление короля — раз и навсегда покончил с драконом моего отца.
Она поцеловала отца и с нежностью произнесла:
— Прости меня. Я тоже считала твоего дракона обычной выдумкой…
— Дай-то Бог, чтоб так оно и было! — сказал Пелинор и снова осенил себя знаком креста. — Пусть лучше надо мной смеются отсюда и до Камелота, чем я еще раз столкнусь с подобной тварью! Хотелось бы мне быть уверенным, что здесь таких больше нету… А то Гавейн рассказывал, будто похожие чудища живут в озерах — у них там, на севере.
Он знаком велел слуге налить еще вина.
— Думаю, нам стоит сегодня вечером как следует выпить или
« Будет ли это к лучшему?» — подумала Моргейна. Нет, если весь замок перепьется, это будет ей вовсе не на руку.
— Раз я забочусь о твоих ранах, сэр Пелинор, — сказала она, — тебе придется меня слушаться. Тебе не следует больше пить. Пусть Элейна приготовит тебе постель и положит в ноги нагретые камни. Ты потерял сегодня немало крови, и тебе нужен горячий бульон и горячее молоко с сахаром и пряностями, а не вино.
Пелинор поворчал, но подчинился. Элейна с помощью дворецкого увела отца, и Моргейна осталась наедине с Ланселетом.
— Итак, — поинтересовалась она, — как же ты отпразднуешь победу над своим первым драконом?
Ланселет приподнял кубок и отозвался:
— Помолюсь, чтобы первый дракон оказался последним. Я ведь действительно решил было, что настал мой смертный час. Лучше я выйду против целого отряда саксов с одним лишь топором в руках!
— И то, правда. Да избавит тебя Богиня от подобных встреч, — сказала Моргейна и налила Ланселету винного зелья. — Я приготовила для тебя этот настой; он смягчит боль и поможет ранам затянуться. А теперь мне нужно сходить проверить, хорошо ли Элейна укутала Пелинора.
— Но ты ведь вернешься, родственница? — спросил Ланселет, легонько придержав ее за руку. Она заметила, что вызванный вином пожар уже начинает разгораться.
« И не одним лишь вином, — подумала она. — После встречи со смертью в мужчине легко вспыхивает вожделение…»
— Да, вернусь — обещаю. А теперь отпусти меня, — сказала Моргейна и почувствовала, как ее захлестнула горечь.
« Неужто я пала настолько низко, чтобы взять его, пока он одурманен и не понимает, что творит? Но Элейна так и собирается поступить — чем я хуже? Нет, к худу или к добру, но Элейна хочет его в мужья. Я не хочу, Я — жрица, и я знаю, что огонь, снедающий меня, разожжен не Богиней, что он нечестив… Неужто я настолько опустилась, чтобы донашивать обноски Гвенвифар и подбирать за ней любовников?»
Гордость ее твердила:» Нет «, — а слабеющее тело кричало:» Да!», и Моргейне стоило огромных усилий удерживать себя в руках, пока она шла к покоям короля Пелинора.
— Как себя чувствует твой отец, Элейна? Моргейна сама поразилась тому, насколько твердо и спокойно звучит ее голос.
— Он утих — наверное, уснул. Моргейна кивнула.
— Теперь тебе следует отправиться в шатер, а ночью Ланселет придет к тебе. Не забудь надушиться духами Гвенвифар…
Элейна была бледна как мел, но глаза ее горели. Моргейна поймала девушку за руку, протянула ей флягу с винным зельем и дрогнувшим голосом произнесла:
— Сперва отпей из этой фляги, дитя мое. Элейна поднесла вино к губам и сделала глоток.
— Пахнет травами… это — любовное зелье? Моргейна улыбнулась одними лишь губами.
— Можешь так считать, если тебе так больше нравится.
— Странный вкус. Оно обжигает рот и обжигает меня изнутри. Моргейна, это не яд? Ты не… ты не ненавидишь меня за то, что я стану женой Ланселета?
Моргейна привлекла девушку к себе, обняла и поцеловала; ощущение теплого тела в объятьях странно взволновало ее, и Моргейна сама не могла понять, что это — нежность или желание.