Король-Провидец
Шрифт:
Но Тенедос ошибался. Чардин Шер оказался гораздо более тонким стратегом.
Я взглянул на большую картину и уже собирался было пройти мимо, но Маран неожиданно спросила:
– Что ты о ней думаешь?
Я внимательно посмотрел на картину, не вполне представляя, что от меня хотят услышать. На ней был изображен огромный замок, расположенный на скалах над рекой. Я насчитал пять этажей в главном каменном особняке с остроконечной крышей. Со стороны реки возвышались две квадратные башни, а с другой стороны, насколько
Справа раскинулся тенистый парк, куда въезжала пышная кавалькада всадников, слева – небольшая деревня, над крышами которой курились едва заметные дымки. В спокойных водах реки покачивалась маленькая лодка с ливрейным лакеем на веслах, а на корме сидела юная девушка, одетая в розовое.
Я попытался пошутить:
– У короля, построившего этот замок, было очень неспокойно на душе, или он имел очень могущественных врагов.
Маран хихикнула.
– На самом деле, и то, и другое. Но прошу вас осторожнее подбирать слова, сэр. Взгляните внимательнее на табличку.
Я последовал ее совету и выругался про себя. Опять я ляпнул глупость, не разобравшись, что к чему. Латунная табличка гласила:
"ИРРИГОН, РЕЗИДЕНЦИЯ СЕМЬИ АГРАМОНТЕ.
ДАР МУЗЕЮ".
Одно дело – думать о богатстве человека, и совсем другое – видеть это богатство в действительности. Хотя я знал об огромном состоянии Аграмонте и видел особняк Маран в Никее, но созерцать такое грандиозное строение и понимать, что оно принадлежит одной семье... это было для меня слишком.
Маран указала на девушку, сидевшую в лодке.
– Это моя мать. Картина была написана вскоре после того, как они с отцом поженились. Ей было всего лишь четырнадцать лет.
– Там ты и выросла?
– В основном там, хотя проводила достаточно времени в других наших поместьях.
Я снова изумился и подумал о том, сколько нужно людей, чтобы содержать такую махину.
– Должно быть, в детстве тебе было очень интересно бродить по дому, – заметил я. – Фамильные призраки и все такое?
С Маран произошла одна из тех неожиданных перемен настроения, к которым я только начал привыкать. Она внезапно стала очень серьезной.
– Интересно? Пожалуй, для светской беседы сойдет. Но на самом деле моя жизнь там была адом.
Маран невидящим взглядом посмотрела на картину.
– Да, – повторила она. – Сущим адом.
Через час мы прикончили остатки еды, принесенной нами для пикника в парке за музеем. Я сделал очередное открытие: в культурных местах никому не приходит в голову мысль о запретных связях. Поэтому мы время от времени встречались в музеях, галереях или на концертах. Убедившись, что за нами никто не следует, мы отправлялись в другое место, где могли побыть наедине. Хотя в те дни я мало интересовался окружающим, мое светское образование постепенно начало приобретать некий лоск.
Мы страстно занимались любовью в карете по пути в музей, и сейчас я захотел
Маран вопросительно посмотрела на меня после того, как я упаковал корзинку из-под провизии.
– Ты все время молчишь. Ты сердишься на меня?
– С какой стати?
– Не знаю. Может быть, из за того, что я сказала?
– О твоем доме?
Она кивнула.
– Я не сержусь, любимая, – сказал я. – Ты можешь делать все, что угодно, и испытывать любые чувства по отношению к своей семье, вплоть до намерения совершить убийство. Но если ты хочешь рассказать мне побольше, я с радостью выслушаю тебя.
Помедлив, она отвернулась в сторону и заговорила.
– Все считают, что жизнь в замке – это предел мечтаний. Но они ошибаются. Там холодно, в каменных стенах гуляет эхо и во всех комнатах приходится топить камины. Холод... это я помню лучше всего, – ее голос упал почти до шепота. – Внутри и снаружи.
Возможно, Маран надеялась, что я попрошу ее не продолжать, но я хранил молчание.
– Я родилась последней; трое моих братьев гораздо старше меня. Наверное, мои родители полагали, что в этом возрасте уже не смогут иметь детей, но ошиблись... правда, они никогда не говорили об этом.
Мой отец... он воплощение рода Аграмонте. Суровый, невероятно правильный, всегда следит за своими словами, чтобы произвести надлежащее впечатление на других людей. Ко мне он всегда относился ласково, но отстраненно, и начинал нервничать, если надолго оставался со мной наедине, и посылал за одной из моих горничных под предлогом, что «мне с ним скучно».
Мои братья были... ну, обыкновенными братьями. Я всегда искала их общества, и какое-то время, пока я была совсем маленькой, они терпели меня. Но потом я выросла, а у них появились свои интересы, и они пускались на любые ухищрения, лишь бы отделаться от меня.
В определенном смысле, это не имело значения, поскольку им нравилась только охота, аукционы, разговоры о стрижке скота, некомпетентности правительства и высоких налогах, – она пожала плечами. – Иными словами, типичные сельские лорды. Когда мне исполнилось тринадцать, все их приятели осознали, что я существую на свете, и начали увиваться вокруг меня, пытаясь залезть мне под юбку.
– А как же твоя мать?
– Она умерла, – сухо ответила Маран. – Примерно через три месяца после того, как я вышла замуж. Думаю, это случилось от радости – она очень хотела, чтобы этот брак был заключен.
Я промолчал, и Маран неохотно продолжила свой рассказ:
– Разумеется, она тоже происходила из благородной семьи. Они были небогаты, но и не бедны. Мой дед захотел, чтобы мой отец женился на ней, по той причине, что ее семья владела полоской земли, разделявшей два наших поместья. Это и было приданое, которое она принесла с собой.