Король зимы

Корнуэлл Бернард

Там оказалась и Кайнвин. Сознаюсь, что я вызвался сопровождать Галахада в Повис в основном из-за Кайнвин. Мне вновь хотелось увидеть ее, и теперь в мерцающем свете тростниковых ламп я жадно вглядывался в знакомое лицо.

Годы нисколько не изменили ее. Улыбка была по-прежнему мила, движения мягкие и застенчивые, волосы такие же блестящие. Когда мы вошли в комнату, она безуспешно пыталась накормить кусочками яблока маленького мальчика, сына Кунегласа по имени Преддель.

Хелледд Элметская, мать Предделя,

была высокой женщиной с тяжелой челюстью и бледными, невыразительными глазами. Она сияла радушием. Приказав служанке налить гостям хмельного меда, она представила нас своим теткам Тонвин и Элсель, которые, в отличие от хозяйки, не выразили никакого восторга от нашего появления. Вероятно, мы прервали какой-то их, женский, разговор.

— Вы знаете принцессу Кайнвин? — любезно спросила Хелледд.

Галахад поклонился принцессе и тут же уселся на корточки перед Предделем. Он всегда любил детей, и те платили ему полным доверием. Не прошло и минуты, как оба принца, большой и маленький, уже самозабвенно играли с яблочными ломтиками, которые были лисицами. Рот Предделя был норой, пальцы Галахада — охотниками, и ломтики-лисы мгновенно исчезали в раскрытом рту ребенка.

— И почему я до этого не додумалась? — расстроилась Кайнвин.

— Потому что тебя воспитала не мать Галахада, леди, — улыбнулся я. — Она его только так и кормила, и бедняга до сих пор не может куска проглотить, пока кто-нибудь не подудит в охотничий рог.

Она засмеялась и вдруг заметила брошь, которую я не снимал никогда. У нее перехватило дыхание, она покраснела, а я смутился. Но принцесса быстро взяла себя в руки.

— Я должна бы помнить тебя, лорд Дерфель?

— Нет, леди. Я был тогда очень молод.

— И ты сохранил брошь? — Кайнвин была изумлена, что кто-то так дорожит ее подарком.

— Я хранил ее, леди, даже когда потерял все. Принцесса Хелледд вмешалась, спросив, что привело нас в Кар Свое. Она наверняка это знала, но я спокойно ответил, что нас послали узнать, можно ли остановить войну.

— И? — напряглась принцесса, муж которой утром уже должен был выступить в поход.

— Печально, леди, — сказал я, — но, кажется, война неизбежна.

— Все это по вине Артура! — нахмурилась Хелледд, и тетки согласно закивали.

— Артур, как и ты, сожалеет, леди, — проговорил я.

— Тогда почему же он сражается с нами?

— Потому что поклялся сохранить трон Мордреду, леди.

— Но мой свекор никогда не лишит трона наследника Утера, — сердито сказала Хелледд.

— Нынче утром лорд Дерфель чуть головы не лишился за подобные разговоры, — подзадорила Кайнвин.

— Лорда Дерфеля любят его боги, — заметил Галахад, оторвавшись от игры с ребенком.

— Но не твои, лорд принц? — резко спросила Хелледд.

— Мой Бог любит всех, леди.

— Ты хочешь сказать, что он неразборчив? — засмеялась она.

Мы

ели гуся, цыпленка, зайца, оленину. Нам подавали вино, которое, должно быть, долго выдерживали, прежде чем привезти в Британию. После еды мы переместились на мягкие кушетки с подушками. Арфистка тронула струны. Мне было непривычно и неудобно сидеть на низенькой дамской штучке, но рядом была Кайнвин, и это делало меня счастливым. Поначалу я застыл с прямой спиной, но вскоре расслабился и оперся на локоть, склонившись к моей прекрасной собеседнице. Мы тихо разговаривали. Я поздравил ее с помолвкой.

— Мой лорд Гундлеус, — тихо сказала она, — потребовал моей руки как плату за присоединение к нашим армиям.

— Тогда его армия, леди, — сказал я, — самая ценная в Британии.

Она не улыбнулась моему лестному замечанию и тихо спросила:

— Это правда, что он убил Норвенну?

От неожиданности я растерялся.

— А сам он что говорит? — ушел я от прямого ответа.

— Он говорит... — голос ее упал до еле слышного шепота, — что на его людей напали и в этой суматохе ее случайно убили.

Я украдкой оглядел комнату. Тетки пристально смотрели на нас, но Хелледд, казалось, не обращала внимания на то, что мы уединились. Арфистка перебирала струны. Галахад, обнимая своего нового дружка Предделя, слушал музыку.

— Я был на Торе в тот день, леди, — сказал я, снова поворачиваясь к Кайнвин.

— Ну? — выдохнула она.

Я решился.

— Норвенна опустилась на колени, приветствуя его, и он пронзил ее горло своим мечом. Я видел, как это произошло.

Лицо Кайнвин на мгновение окаменело. В отсветах тростниковых светильников ее бледная кожа розовела, а легкие тени придавали жесткость мягким чертам лица. Она тихо вздохнула.

— Я боялась услышать эту правду, — сказала она, отводя взгляд, потом резко повернулась ко мне. — Мой отец говорит, что эта война затеяна в защиту моей чести.

— Для него, леди, это так, но Артур, я знаю, сожалеет о той боли, которую он тебе причинил.

Кайнвин слегка поморщилась. Предательство Артура резко и печально изменило ее жизнь, когда он сам теперь купался в семейном счастье.

— Ты понимаешь его? — помолчав, спросила она.

— Тогда я не понимал его, леди, думал, что он просто глуп.

— А теперь?

Она не отрывала от меня своих больших голубых глаз.

Несколько секунд я размышлял.

— Мне кажется, Артур впервые в жизни был обуян безумием.

— Любовью?

Это слово резануло меня. Я постарался убедить себя, что не люблю ее, а брошь просто случайный талисман. Она принцесса, твердил я себе, а я сын рабыни.

— Да, леди, — сказал я.

— Тебе понятно это безумие?

Я ничего не видел в комнате, кроме Кайнвин. Были только ее огромные печальные глаза и мое бешено колотившееся сердце.