Король
Шрифт:
Арцыбашев внимательно осмотрелся – он давно уже приметил оставленный беспечным сержантом ключ, торчавший в замке зажигания желтого милицейского «Урала».
– Сейчас сбежим, – подойдя к супруге, шепнул король. – Как только я заведу вон тот желтый мотоцикл… коня железного… сразу прыгай в коляску. Поняла?
Княжна молча кивнула.
– Давай их в машину, сержант, – махнул рукой следователь. – Все равно сейчас толку не добьешься.
– Руки за спину! – поправив на голове фуражку, строго приказал сержант.
Арцыбашев тут же ударил его кулаком в скулу – изящно и быстро, с разворота! Маша тотчас же отоварила случившегося поблизости криминалиста – пнула ногой в пах с такой силой, что бедняга закричал
Княжна прыгнула в коляску, зарокотал двигатель, и мотоцикл, треща кустами, покатил к шоссе.
Все произошло быстро, буквально в секунды, так что никто из милицейских не успел ничего предпринять, да и не ожидал даже подобной наглости! Угнать служебный мотоцикл – это уж совсем на голову отмороженные. Главное – зачем? Далеко не уйти – не понимают, что ли?
Впрочем, беглецам далеко и не надо было. Вырулив на шоссе, Леонид погнал «Урал» со всей возможной для этого типа мотоциклов скоростью. Позади уже нарисовался желто-синий «газик», и Арцыбашев не сомневался, что очень скоро на дороге появится и автомобиль ГАИ… а то и несколько.
Уже на подъезде к Хилову именно так и случилось – выскочившая на перехват гаишная «Волга» подрезала мотоцикл так, что беглецы едва не свалились в кювет. Леонид все же вырулил и погнал дальше – за ним, на радость местным зевакам, с воем неслась белая с широкой голубой полосой и мигалками «Волга», а уж за ней поспешал и «газик», метко прозванный в народе «луноходом».
На крыльце у почты трое потасканных мужичков пили разбавленное водкою пиво.
– Банду берут, – со знанием дела промолвил один из них. – Сберкассу вчера ограбили.
– Не, не сберкассу, – возразил другой собутыльник, провожая ревущую кавалькаду ленивым взглядом. – Магазин «Райпо» грабанули. И не вчера – а сегодня утром.
С треском промчавшись мимо почты, Арцыбашев притормозил и повернул к церкви… к бывшей церкви, а ныне – клубу. Или колхозному складу. Нет, судя по афишам кинофильма «Фантомас», все-таки клуб.
С ходу разметав афиши, мотоцикл, словно норовистый конь, взобрался вверх по лестнице к притвору и замер. Соскочив с седла, Леонид протянул руку Маше:
– Бежим, Марьюшка! Скорей!
– Ох, Господи упаси!
Она даже не успела перекреститься, как супруг затащил ее в храм… в фойе, затянутое зеленоватым мерцанием. Позади, в дверях, возникли вдруг две фигуры с пистолетами и в фуражках.
Возникли, зашатались… И вдруг пропали. Изумрудно-зеленое свечение тоже вдруг исчезло – резко, словно и не было.
С минуту прислушиваясь, Арцыбашев обнял супругу:
– Ну, Машенька! Кажись, ушли.
Хлопнув густыми ресницами, юная княжна с облегчением перекрестилась:
– Слава тебе, Господи! Богородице-деве слава!
– Аминь!
Тоже перекрестившись, Леонид обнял жену и крепко поцеловал в губы… целовал долго-долго, не отпускал, пока где-то за спиной, совсем рядом, вдруг не послышался крик:
– Ага, вот они где, голубчики! Милуются, глянь. Эй, стрельцы-молодцы! А ну-ка, взять их!
Глава 2
Узники
Осень 1573 г. Великий Новгород
Что-то капнуло. Откуда-то сверху – с низкого потолка, с притолочины, не суть – упала прямо на лоб Леониду крупная тяжелая капля. Молодой человек покривился и, распахнув глаза, поднялся с узкой деревянной лавки да, лязгая стягивавшими руки цепями, подошел к малюсенькому – под самым потолком – оконцу, забранному частой решеткою. Встал, опустил руки, прислушался.
Кругом стояла мертвая тишь, как и положено ночью. Лишь слышно было, как перекликались караульные стрельцы на башнях, протяжно этак, с вальяжностью, будто показывая – мы, служилые люди
– Росто-о-в!
– Каза-а-ань!
– Астраха-ань!
Узник повел плечом – все же холодновато было в подвале, промозгло, особенно вот – по ночам. Да и днём солнышко осеннее не очень-то пригревало. Хотя днем, конечно же, веселее: дьячки приказные, судейские, монахи-схимники, стрельцы да и простой люд, туда-сюда по двору шатаются, меж собой переговариваются – интересно! Кто за жизнь треплется, кто ругается, а кто и – с опаскою – о ливонском мятежном государе слово-другое молвит. И не всегда слово то – мерзкое. Большинство осуждает, конечно – как же, против самого государя Иоанна Васильевича, стервец, пошел! Однако иные и сочувствуют, и таких здесь, в Новгороде, много. Особенно – после недавнего погрома, что учинил царь Иван! Выдумав неведомую крамолу, разграбил собственный город, убил людей… Зачем, спрашивается? Вольности старые искоренял? Да кому тут их помнить-то – дворянам московским, потомкам тех служилых людей, сто лет назад дедом нынешнего государя, Иваном Васильевичем Третьим, на новгородские земли испомещенных? Все старые-то фамилии – боярские, посадничьи, купеческие – выселены либо казнены были. Вполне лоялен был Новгород к концу шестнадцатого века – вполне себе тихий московский городок, без всякой приставки «Великий». И вот – на тебе! Погром! Да такой, что кровушка алая людская – рекою. Младенцев в проруби кидали – уж они-то Ивану Васильевичу самые первые враги! Что ж, наверное, с точки зрения государя московского, все справедливо, все правильно. Пусть и не было крамол, так ведь могла ж быть! И что, кое-кто из мужиков новгородских о былом величии державы своей не вспоминал, пусть и в разговорах пустопорожних? Ой, лукавили новгородцы, лукавили… Так вот вам! Получай! И правильно – бей своих, чтоб чужие боялись. Татары крымские Москву да иные города русские жгли, а царь Иван – Новгород. Пусть и свой город, да хоть что-нибудь – да сжечь, раз уж в Ливонии теперь мало что получалось.
Вспомнив о родном королевстве – кстати, царем Иваном и пожалованном на вассальных правах, – Арцыбашев вздохнул и прикинул, что тут, в кремле-детинце, расположено. На предмет коли вдруг удастся наружу выбраться, так куда бежать?
Софийская сторона, где кремль, во время погрома местами выгорела, однако кремль уцелел, как и несколько старинных улиц: Варяжская, Яблоневая, Козьмодемьянская. На Торговой стороне дела обстояли получше: и церковь Иоанна на Опоках белела, как прежде, и на Торговой площади все так же возвышался ступенькою одноглавый храм Святого Георгия, рядом с ним – стройная, словно березка, церковь Успения Пресвятой Богородицы, напротив – краснокирпичная Параскевы Пятницы, и, конечно, осанистый, плечистый Никольский собор. Ну, это на Торговой… А здесь, в кремле, что? Разбойного приказа палаты – в подвале как раз Магнус-Леонид и сидел, напротив – древний Софийский собор, за ним, чуть правее, Проезжая (Пробойная) башня к мосту через Волхов.
Да, если бежать, так на Торговую сторону, она от пожаров меньше пострадала, особенно та ее часть, что за Федоровским ручьем – бывший Плотницкий конец. Щитная улица, Запольская, Загородцкая… Яблоневые сады, заросшие пустоши – есть, где укрыться, спрятаться. Ненадолго, правда, да хоть денек пересидеть, дольше вряд ли выйдет – стрельцов на прочес пустят, найдут.
Жаль, никаких хороших знакомых в Новгороде нет. И непонятно, куда Машу увезли. Маша, Марьюшка…
Нахмурясь, молодой человек помотал головой, словно отгоняя нехорошие недобрые мысли. Что уж тут говорить – юной его женушке, урожденной княжне Старицкой, корячилась статья серьезная – колдовство! Да не просто колдовство, а супротив государя направленное! Костер… да, пожалуй. Если сам царь не помилует – а такое тоже случиться может.