Короленко
Шрифт:
Яков не просто стучит в пространство — пусть слышит неправедное «начальство», что он не смирился, он протестует. Яков не сумасшедший, он — подвижник, настоящий народный крестьянский бунтарь. Его появление говорит о том, что в народе зреет своеобразный протест против неправды жизни. Несмотря на весь трагизм своего положения, Яков немножко смешон — он одинок, да и стучание его пока не достигает цели. Пока! Но до каких пор?.. На этот вопрос Короленко еще не нашел ответа.
Якова увезли через несколько дней. Он не давался, кричал страшно, словно перед смертью:
— Володимер, Володимер!..
Короленко
— Что такое, что вам угодно? — спросил суровый старик смотритель.
— Что тут творится, что вы делаете с Яковом?
— Ка-к-ко-е вам дело? Вас не касается. Получено предписание от начальства: номер пять в дом сумасшедших.
А на следующий день Короленко с товарищами повезли дальше.
Отказ от присяги
В сентябре 1880 года Короленко был водворен на жительство в губернский город Пермь.
Губернатор Енакиев, старик с внешностью и манерами екатерининского вельможи, решил оставить его в городе, предварительно заручившись словом, что бежать он не станет. Слово Короленко дал, ибо о побеге и не помышлял. Но он намеревался потребовать ответа от вятской администрации за ложное обвинение в побеге. С этой целью он описал свои злоключения последних месяцев и отправил заметку в петербургскую газету «Молва».
О том, что заметка появилась в печати, Короленко узнал от знакомого. Сразу же Енакиев вызвал его и, передавая нераспечатанными письма из Красноярска от матери и сестры, спросил:
— Вы, господин Короленко, разве о двух головах? В письме, помещенном двенадцатого октября в «Молве» за вашей полной подписью, вы публично обвиняете вятскую администрацию в злоупотреблении высочайшим указом и даже… в подлоге. Я уверен, что последует опровержение, и вы подвергнетесь тяжелой ответственности.
— А я уверен, господин губернатор, что опровержения не последует. Возбуждению этого дела по суду я был бы только рад.
Енакиев, человек неглупый и честный, внушал Короленко доверие — это был один из не очень многочисленных добрых людей на плохих местах, без которых жизнь в этих плохих местах стала бы совсем невыносимой. Енакиев недоумевал: что же происходит сейчас в России? Эти страшные покушения на государя, на близких к нему слуг престола… Короленко отвечал откровенно. Террор он объясняет невыносимым правительственным гнетом. Террористами стали люди, ранее о терроре и не помышлявшие. На виселицах гибнут лучшие из лучших русских людей. Нет сомнения, что правительство, обратившее против себя такое отчаяние и такое самоотвержение, идет ложным и гибельным путем.
Он не счел нужным говорить с губернатором о другой стороне вопроса: о том, что, отдавая должное героизму террористов, не может согласиться сих методами. Насилие, террор Короленко не принимал никогда.
Что же касалось его собственной нынешней деятельности, то он, пересматривая свои наивно-народнические воззрения, понял: выбор профессии сапожника для него, интеллигента, неудачен, потому что очень уж много в этом «опрощении» искусственного, ненужного, И хотя вырезанный из бумаги сапог по-прежнему красовался на окне его комнаты и он понемногу шил нехитрую, но прочную обувь жителям подгородней слободки, литературный труд становился
Теперешнее переходное время все чаще показывает на множестве примеров, что такие люди, как Яшка, одушевленные идеей, которой они преданы до конца, не сгинут бесследно. Близится час, когда из почвы «как грибы после дождика пойдут Яшки за Яшками», легионы Яшек, все такие же, как и он, неуклонные, непримиримые, все отрицающие, и громко постучат в двери общественной жизни. О, тогда, они не будут смешны перед неумолимым судом истории!..
Когда рассказ о протестанте из народа был написан, Короленко все же решил убрать свое обращение к читателю о легионах Яшек — о «настоящем народе» — все равно не пропустит цензура.
Рассказ «Временные обитатели «подследственного отделения» появился во втором номере «Слова» за 1881 год.
В Перми Короленко поначалу работал на железной дороге табельщиком. На эту должность его устроил Александр Капитонович Маликов, служивший в управлении Уральской горнозаводской железной дороги. В свое время Маликов привлекался по каракозовскому делу, был заметным человеком в народнических кругах, потом вдруг стал «богоискателем», побывал даже в Америке, где пытался основать «свободную коммуну». С умным, талантливым Маликовым Короленко быстро сошелся и стал частым гостем в его доме.
В Перми оказался Волохов и некоторые другие ссыльные, из которых составился кружок интересных людей.
К молодому ссыльному потянулись местные гимназисты, семинаристы, учителя. Сходились по вечерам, читали и обсуждали «нелегальщину», Писарева, «Политическую экономию» Джона Стюарта Милля с примечаниями Чернышевского, «Исторические письма» Лаврова.
Стояла суровая уральская зима, и в маленькой будке табельщика у ворот мастерских замерзали чернила, жестоко стыли руки и ноги. Короленко посоветовался с товарищами и перешел на работу письмоводителя статистического отделения службы тяги.
Во время непродолжительной работы табельщиком Короленко близко познакомился с новой для него средой железнодорожных рабочих, и впечатление было сложное и сильное: это были люди «настоящей» жизни, рабочие-пролетарии.
…Известие об убийстве царя произвело на писателя ошеломляющее впечатление. Не было особенной радости, но было чувство какого-то облегчения и были тревожные предчувствия. Очень хотелось знать, как отнесутся к событию Федоры Богданы, Санниковы, рабочие Перми, мещане, крестьяне. Это была трагедия умирающего самодержавного произвола, а вместе с тем и трагедия террористического движения. «Что же будет дальше?» — этот вопрос тревожил и Короленко, и его пермских знакомых, и всю Россию.
Через несколько дней состоялась обязательная для служащих панихида о старом и молебствие о новом царе и наследнике. Отслужив, священник прочел манифест Александра III, затем текст присяги. Церемония коллективной присяги прошла быстро, но Короленко пришла в голову мысль: «А что, если бы это была не простая формальность?»
Через несколько дней полицмейстер вручил ему присяжный лист с требованием присягнуть отдельной вернуть с удостоверением приходского священника.
— Чье это распоряжение?