Королев: факты и мифы
Шрифт:
Туполев долго сидел в Бутырке, никто его никуда не вызывал, о нем словно забыли. Он прикидывал в уме новый бомбардировщик, объяснял своим сокамерникам, что в его жизнь вторглось нечто мистическое: надо же, статья 58-я, камера в Бутырке № 58 и новый самолет, если соблюдать нумерацию, будет АНТ-58! Однако почему же его оставили в покое и что там они замышляют?
Следствие закончилось в апреле 1938 года, но суда не было, а стало быть, и этапировать его было нельзя. Андрей Николаевич не знал, что следователь его – лейтенант Есипенко – вовсе не забыл о нем и сам вынужден был объяснять своему начальству, что «дело с обвинительным заключением находилось без движения до разрешения вопроса об использовании Туполева на работе в Особом Конструкторском Бюро».
«Решение вопроса» приближалось. К этому времени относится как раз организация шараги в Болшеве – подмосковном дачном поселке. Впрочем, шарагой в чистом виде она не была, как не была тюрьмой и пересылкой, – это
Летчик и авиаконструктор Роберт Бартини, за всю свою жизнь он не создал ни одной тривиальной, серой машины. Биография его годилась для приключенческого романа. Во время первой мировой войны сидел в плену во Владивостоке. Вернулся в Италию. В 1921-м Роберт Бартини – сын барона Лодовико ди Бартини – государственного секретаря итальянского королевства, вступил в коммунистическую партию. Попал в тюрьму. Убежал из тюрьмы и приехал в Советский Союз, чтобы бороться с фашизмом. Над ним грустно подшучивали:
– Ты здорово выгадал, Роберт: убежал из одной тюрьмы и прибежал в другую...
– Конечно, выгадал! – кричал он с истинно итальянским темпераментом, – Муссолини дал мне двадцать лет, а Сталин только десять!
В Болшеве сидел выдающийся механик Некрасов, один из лучших наших корабелов латыш Гоинкис, конструктор подводных лодок Кассациер, ведущий специалист по авиационному вооружению Надашкевич, изобретатель ныряющего катера Бреджинский, главный конструктор самолетов БОК-15, предназначавшихся для рекордного перелета вокруг земного шара Чижевский, крупнейший технолог автопрома Иванов, главный конструктор харьковского авиационного КБ Неман, первым в нашей стране построивший самолет с убирающимся шасси, и многие другие светлые умы. Все это напоминало бы Александрию времен Птолемеев, где, по словам дерзкого странствующего философа, «откармливают легионы книжных червей ручных, что ведут бесконечные споры в птичнике муз», – если бы не одна деталь: в Александрии у Птолемеев не было зоны, вертухаев на вышках по углам и глухого забора вокруг бараков. Впрочем, и самих бараков в Александрии тоже не было.
Но «бесконечные споры в птичнике муз» были! Вырвавшиеся из рудников и с лесоповалов, голодные, избитые, больные люди попали пусть в тюрьму, но тюрьму, где досыта кормили, где спали на простынях, где не было воров, отнимающих валенки, конвоиров, бьющих прикладом в позвоночник, а главное – не было тачек, коробов, бутар, лопат, пил, топоров, не было этого смертельного изнурения, когда их заставляли делать то, что они никогда не делали, не умели и не в состоянии были делать. Ошеломление, которое испытывали вновь прибывшие в Болшево, быстро сменялось бурным взрывом эйфории и энтузиазма. Не меньше, чем от голода физического, настрадались эти люди от голода интеллектуального. Многие были знакомы еще на воле, большинство слышали друг о друге, но если даже не слышали, понимали, что все здесь собравшиеся – люди одного круга, что тут возможен долгожданный разговор по душам, а главное – что тебя поймут, если ты будешь говорить о Деле. Не о «Деле», в которое подшивали протоколы после мордобоя, а о Деле, которому они были преданы всегда и мысли о котором не могли выбить из них ни рудники, ни лесоповалы. Конечно, и в Болшево были «стукачи», не могли не быть, это означало бы нарушение системы, но плевать им было на стукачей! Они не говорили о политике, у них была масса гораздо более интересных тем для обсуждения. И более того, так, как они разговаривали здесь, они не могли говорить на воле. Там, разделенные глухими заборами специализированной секретности, они не имели права на такое общение. «Титул» «врага народа» 82 освобождал их теперь от всех обязательств и расписок, хранящихся в 1-м отделе. Тайн не существовало! Собираясь группками, они по многу часов что-то обсуждали, рисовали, чертили пальцем в воздухе и понимали, читали эти невидимые чертежи, схватив карандашный огрызок, тут же считали, радостно тыча в грудь друг друга клочки бумаги с формулами.
82
Мне кажется, мы до сих пор не в полной мере
– А если мою пушку поставить на ваш танк, вы представляете?!
– Есть такой масляной насос! Уже года два, как мы его сделали! Точно под ваши расходы...
– Надо зализать вот это ребро вашей рубки, как мы сделали на ГАНТ-8 83 , и скорость лодки наверняка возрастет...
– Эта тяга работает на срез и, уверяю вас; сварка здесь лучше клепки...
– Да все очень просто! Смотрите, выкидываем нервюру, она вам абсолютно тут не нужна, только вес нагоняет, и нужное место освобождается!
83
Торпедный катер КБ Туполева, очевидно, тогда – лучший в мире. К моменту ареста конструктора уже проходил испытания в Севастополе.
Это были минуты высокого наслаждения, потому что в эти минуты они не ощущали себя рабами, в каждом из них воскресал человек. Унизительное существование, еще вчера определяемое пайкой хлеба, перечеркивалось гордой формулой Рене Декарта: «Я мыслю, следовательно, я существую».
Королев еще сидел в Новочеркасской тюрьме, впереди был этап к берегам Тихого океана и Мальдяк, и обратный путь, когда в феврале 1939 года Андрея Николаевича Туполева привезли в Болшево. В просаленном пятнистом макинтоше и кепочке – так его увезли из Наркомтяжпрома осенью 37-го – выглядел он странновато. Прижимал к себе «сидор», в котором хранилась пайка черного хлеба и несколько кусочков сахара. Расставаться с этими сокровищами не хотел, пока его не убедили, что кормят тут сытно и вволю. Из уважения к авиационному патриарху (а патриарху только что исполнилось пятьдесят) зеки отвели ему койку у печки. Туполев уселся на ней в излюбленной своей позе – подвернув под себя ногу в шерстяном носке, огляделся и спросил:
– Так. Замечательно. А работают-то у вас где?
В Болшево было три барака: спальня и помещения охраны, столовая с кухней и КБ – рабочий барак. Там разворачивался Бартини. Вместе с Сергеем Егером – недавним сотрудником Ильюшина 84 , они задумали какой-то фантастический самолет и уже сделали эскизный проект. Туполев долго разглядывал чертежи, ворчливо спрашивал: «А это еще зачем?» – и черкал коричневым карандашом. В тот же день он заявил Кутепову, что работать начнет при одном условии: он должен убедиться, что жена его на свободе.
84
Когда жена Сергея Михайловича Егера, секретаря ВЛКСМ ильюшинского КБ, спросила Сергея Владимировича, который бывал в их доме, не знает ли он что-либо о судьбе арестованного мужа. Ильюшин ответил: «Я вообще таких не знаю...» Пишу это не для того, чтобы бросить тень на память выдающегося советского конструктора, но лишь потому, чтобы дать долгожданное право памяти нашей воздать каждому сообразно не только уму его и таланту, но чести и доброте.
Григорий Яковлевич Кутепов, начальник Болшевской шараги, делал головокружительную карьеру. Как вы помните, в декабре 1929 года в Бутырской тюрьме существовало КБ ВТ – Конструкторское бюро «Внутренняя тюрьма» – во главе с Поликарповым и Григоровичем, в ту же зиму переведенное на территорию Ходынского аэродрома и названное ЦКБ-39-ОГПУ. Кутепов трудился на этом аэродроме слесарем-электриком, но подлинное свое призвание нашел он в работе с зеками. Через десять лет Гришка Кутепов – так называли его все авиационники – вознесся до начальника вновь организованной шараги. В конструировании самолетов Гришка ничего не понимал, но кто такой Туполев – знал и понял, что просто отмахнуться от ультиматума Андрея Николаевича нельзя. Он доложил по начальству.
Жена Туполева, Юлия Николаевна, была арестована через неделю после того, как Андрея Николаевича увезли на Лубянку. Ее допрашивали шесть раз, добиваясь признания в антисоветской деятельности мужа; никаких показаний она не дала и с конца апреля 1939 года вызывать на допросы ее перестали. Туполеву передали записку, в которой она его успокаивала, но Берия обманул: освободили ее только в ноябре.
Изголодавшийся по работе Туполев обрушил на своих коллег целую россыпь замечательных идей. Он предложил делать новый бомбардировщик – скоростной, пикирующий, небольшой, двухмоторный, с экипажем не более трех человек – мобильный самолет мобильной войны. Работа закипела и продвигалась очень быстро, поскольку ею занимались классные специалисты. Но однажды, после очередной поездки в Москву, Туполев вернулся раздраженным и на следующий день его снова повезли на Лубянку вместе с Егером, Френкелем и всеми чертежами будущего самолета. К ночи они не вернулись. И на следующее утро их не было. По шараге поползли слухи.