Королев: факты и мифы
Шрифт:
– Фрунзе, председатель Иваново-Вознесенского губисполкома.
Михаил Васильевич приглашал профессора Келдыша в Иваново-Вознесенск. Там, в изнуренной разрухой русской текстильной столице, задумал Фрунзе создать новый политехнический институт. Всеволод Михайлович Келдыш стал одним из первых и ведущих профессоров нового учебного заведения.
В 1963 году мне довелось встретиться с Всеволодом Михайловичем, выдающимся советским строителем, академиком архитектуры. Мы беседовали у него дома, в большой полуподвальной квартире рядом с Музеем изобразительных искусств, которую он очень любил и категорически отказывался из нее переселяться куда-нибудь повыше.
– Ну что вам сказать, – весело говорил Всеволод Михайлович. –
Учился Мстислав хорошо. В шестнадцать лет он окончил школу и решил идти по стопам отца – стать строителем. Хотел поступить в МВТУ на строительный факультет, но его не приняли: слишком молод. Старшая сестра, студентка математического факультета Московского университета, советовала брату попытать счастья в МГУ. В ту пору в приемную комиссию университета входили и студенты. Молодость нового абитуриента их не смутила. Сомневающимся преподавателям они говорили: «Давайте попробуем. А если он сдаст все на отлично?» Он и сдал все на отлично.
Одним из ведущих профессоров в университете был тогда Николай Николаевич Лузин. Он воспитал блестящую плеяду советских математиков: А.Я.Хинчин, П.С.Александров, Л.А.Люстерник, М.А.Лаврентьев, А.Н.Колмогоров. Среди его учеников был и молодой Келдыш. Однажды в фойе Московской консерватории Всеволод Михайлович Келдыш, гуляя с женой во время антракта, встретил Лузина.
– Должен вас очень огорчить, – сказал математик, – ваш сын идет на дно...
Звонок прервал беседу. Нетрудно понять, с каким нетерпением ожидал Келдыш-старший окончания концерта: шутка ли, когда профессор так характеризует своего студента, а этот студент – твой сын!
– Да, да, идет на дно! – продолжил в гардеробе Лузин начатый разговор. – Вы представляете, он увлекается прикладной математикой! Его, видите ли, интересуют инженерные задачи! Гибнет незаурядный математический талант!
Может быть, именно эта «инженерная жилка» в молодом математике и привлекла к нему внимание двух других ученых: заместителя начальника ЦАГИ Александра Ивановича Некрасова, уже известного нам по туполевской шараге, и выдающегося аэродинамика, первого ученика Н.Е.Жуковского Сергея Алексеевича Чаплыгина. После окончания университета в 1931 году двадцатилетний Келдыш становится сотрудником ЦАГИ.
«Научный труд – это не мертвая схема, а луч света для практиков», – поучал молодежь Чаплыгин. Может быть, как нигде в другом месте выявились в те годы в ЦАГИ принципиальные особенности новой математической школы – органическое слияние чистой и прикладной науки, диалектическое единство абстрактного и конкретного. Поэтому не случайной была победа над одним из коварнейших врагов самолетов – флаттером.
Флаттер – это стремительно нарастающая вибрация конструкции, внезапно возникающая при некой, так называемой критической скорости полета. Флаттер никак не предупреждал о себе, он внезапно охватывал самолет, и иногда было достаточно нескольких секунд, чтобы машина в воздухе развалилась на куски. С земли казалось, что самолеты взрывались. Это явление было столь стремительным и неуловимым, что находились люди, считавшие, что причина катастроф кроется совсем в другом, а «флаттер выдуман в ЦАГИ».
Столкнувшись с флаттером, которым тогда занимались опытные механики Борин, Гроссман и Кричевский, Келдыш сразу понял, что это лишь одно из проявлений еще неисследованного мира динамической прочности, в который вторглась авиация. Он занялся нестационарными, меняющимися во времени режимами, анализируя их с предельной
В отличие от многих «чистых» теоретиков 27-летний Келдыш, ставший уже доктором физико-математических наук, оказался и довольно смекалистым экспериментатором. Он тщательно продумывал опыты в аэродинамических трубах и реальных полетах, которые подтвердили его теоретические предположения.
Трудный, самый трудный 1941-й. Немцы знают, что такое ЦАГИ. Бомбежки чуть ли не каждый день. В ту страшную осень у Мстислава Всеволодовича большая радость – родился сын. Петька. Родился прямо во время бомбежки...
У новой темы, которой занялся Келдыш, странное название: шимми. Точнее – шимми переднего колеса трехколесного шасси. Шимми – это танец, модный американский танец. У них самолеты и «затанцевали». Уже в первых машинах с трехколесным шасси переднее колесо при некоторой скорости начинало произвольно поворачиваться вокруг стойки, то немного вправо, то чуть-чуть влево. Самолет съезжал с бетонной дорожки, зарывался носом в землю. А того хуже, стойка ломалась на большой скорости, и тогда шимми становился для летчика танцем смерти.
Все как будто просто. Колесо катится по земле, что тут хитрого? Но колесо нагружено. Какие силы возникают там, где пневматика касалась земли? Как они зависят от скорости движения колеса? Что заставляло его «танцевать»? Член-корреспондент АН СССР – избран за решение задачи флаттера – Келдыш руководит уже целым коллективом исследователей. У него свой почерк, свой стиль. Он никогда не позволяет себе повышать тон при разговоре, резко перебивать собеседника. Но когда он своим тягучим голосом, с мягкой буквой «л» начинает критиковать, тогда, наверное, многие предпочли бы такой «ласковой» критике самый громкий разнос. Он знает силы каждого, никогда не переоценивает людей, но никогда не докучает им мелкой начальственной опекой. Перед каждым своя задача. Десятки частных ответов дают один – общий. Он схватывает идеи моментально, освобождает их от шелухи второстепенных подробностей, обнажает главное, оценивает его с самых общих, самых объективных позиций. Ему органически чуждо то, что называется ведомственными интересами. Никто никогда не мог сказать, что Келдыш «человек» Туполева, Шахурина, Баранова или Устинова. В сравнении с Королевым он был гораздо более независимым, но не только в силу характера, а, прежде всего, благодаря специфике самой его работы.
Когда появились первые советские самолеты с трехколесными шасси, проблема шимми была уже решена. Советские машины не «танцевали». В 1946 году за эту работу Келдыш был отмечен второй Сталинской премией. В том же году 35-летний ученый стал академиком. Через три года на общем собрании Академии наук СССР, посвященной советской математической школе, профессор П.С. Александров отметил, что Келдыш «является выдающимся исследователем не только в математике, но и в механике».
В 1956-1957 годах совсем зеленым инженером я работал в РНИИ, а точнее – в НИИ-1 Министерства авиационной промышленности – такова была новая, кажется уже четвертая по счету вывеска многострадального РНИИ. Его научным руководителем был Келдыш. Среди молодежи о нем ходили легенды. Всерьез говорили о том, что не существует такой прикладной математической задачи, которую он не смог бы решить, если она верно сформулирована. Однажды Келдыш дал десять дней одной из лабораторий на проведение неких расчетов. В конце срока смущенный руководитель лаборатории признался, что работа не выполнена, поскольку очень трудно сформулировать задание для ЭВМ. Келдыш поморщился, взял коробку «Казбека», перевернул тыльной светлой стороной, покрутил в руках карандаш и быстро что-то написал на коробке.