Королева из Прованса
Шрифт:
– Не следует ли предупредить Генриха об опасности, которой он себя подвергает?
– Его предупреждают все время. Принц Ричард прекрасно осведомлен о происходящем. Когда-то бароны видели в принце своего вождя, но после женитьбы на сестре королевы Ричард стал с Генрихом заодно. Ведь сестры так дружны между собой, а королева – женщина сильная. Она руководит своей сестрой и через нее воздействует на принца. Нет, Ричард лордов уже не устраивает.
– Знаю, – кивнула графиня. – Теперь все лорды смотрят на вас. Вы – самый сильный человек в королевстве.
– Возможно.
– Гасконцы глупы. Все их обвинения против вас построены на лжи.
– Это так, но король очень хочет, чтобы меня признали виновным.
– Неблагодарный! Когда я вспоминаю ужасные годы, проведенные в Гаскони… А ведь мы могли бы жить дома, в Англии.
– Да, короли не ведают, что такое благодарность. Но обещаю вам, Элеанора, я не потерплю произвола.
– Генрих глупец.
– Не нужно так говорить. Не забывайте, что он король. Помните, как нам пришлось спасаться бегством, чтобы не попасть в Тауэр?
– Никогда этого не забуду. И никогда больше не смогу относиться к брату, как прежде.
– Я знаю, что вы всегда будете на стороне мужа… А это значит, что рано или поздно вам, возможно, придется выступить против короля.
Он крепко стиснул ее руки, посмотрел ей в глаза.
– Вы не пожалеете? Счастлива ли королевская дочь, вышедшая замуж за чужеземного искателя приключений?
– Королевская дочь ни о чем не жалеет и будет с вами, что бы ни случилось.
– Так благослови вас Боже, Элеанора.
Суд лордов оправдал Монфора, ибо выдвинутые против него обвинения были смехотворны. Стало совершенно очевидно, что граф вел себя в Гаскони мудро и распорядительно, а если учесть, что ему не присылали ни солдат, ни оружия, ни денег, достижения Монфора можно было счесть просто чудом.
Вердикт привел короля в неистовство. Генрих очень хотел, чтобы Симона нашли виновным, и во время заседаний с трудом сдерживал свои чувства. Он взирал на своего зятя столь свирепо, что знаменитое веко почти полностью закрывало глаз, а это всегда свидетельствовало о дурном расположении нрава его величества. Вид у короля был поистине устрашающий. После суда, на Совете, король мрачно спросил:
– Итак, вы возвращаетесь в Гасконь?
Монфор ответил:
– Да, если вы выполните все ваши обещания. Вам хорошо известно, милорд, что вами не соблюдены условия договора, согласно которому я стал вашим наместником в Гаскони.
Генрих взорвался:
– Я не заключаю договоров с изменниками!
Тут Монфор, обычно такой невозмутимый, тоже вспылил. Он знал, что члены Совета следят за каждым его словом, за каждым жестом.
– Вы солгали, милорд, когда назвали меня изменником, – холодно процедил граф. – Если б вы не были моим сюзереном, я заставил бы вас дорого заплатить за эти слова.
Генрих побагровел
Наконец, обретя дар речи, Генрих завопил:
– Взять его! Арестовать!
Несколько баронов вскочили на ноги и встали между королем и Монфором.
– Милорд, – наперебой заговорили они. – Граф всего лишь защищал свою честь. За это его нельзя арестовывать.
Генрих стушевался и отвел взгляд. В такие моменты он всегда пытался представить, как повели бы себя на его месте великие короли, его славные предки.
Миг был упущен. Монфор спокойно развернулся и вышел из зала.
Граф готовился к отплытию в Гасконь, но все же решил перед отъездом еще раз повидаться с королем.
Генрих встретил его с ледяной холодностью. Гнев короля прошел, осталась лишь жгучая ненависть к человеку, посмевшему проявить в присутствии короля такое достоинство. Была в Монфоре некая железная решимость, пугавшая и бесившая Генриха.
– Итак, вы возвращаетесь в Гасконь, – сказал король. – Я приказал тамошним сеньорам, чтобы они вели себя мирно, поэтому они вам мешать не будут.
– Позволю себе усомниться в этом, милорд. Гасконцы твердо намерены мутить воду и дальше.
– Гасконцы? По-моему, это вы мутите воду. Хотите обогатиться за их счет? Я слышал, что ваш отец неплохо нажился на войнах с альбигойцами. Захватил немало сокровищ. Что ж, отправляйтесь в Гасконь, любитель наживы, следуйте по стопам своего отца.
Монфор смотрел на короля в упор, с трудом сдерживаясь. Оскорбления в адрес отца разгневали его, но презрение к Генриху оказалось сильнее. Граф хладнокровно сказал:
– Я с радостью покидаю эти берега. Вернусь лишь после того, как раздавлю всех ваших врагов. Я сделаю это, несмотря на вашу неблагодарность.
Генрих метнул на дерзкого яростный взгляд, но не нашелся что ответить.
Прибыв в Гасконь, Монфор обнаружил, что задача его невыполнима: казалось, Генрих нарочно делал все, чтобы помочь врагам своего губернатора.
Гасконцы и не думали соблюдать условия договора, заключенного с Генрихом. Они нападали на города, захватывали замки, а средств для обороны у Монфора не было.
Возмутительнее же всего было то, что из Лондона постоянно прибывали гонцы, обвинявшие Монфора в нарушении перемирия.
– Это выше человеческих сил! – негодовал граф. – Личная вражда ко мне затмевает королю разум.
А вскоре пришел приказ об отрешении Монфора от должности. Граф ответил на это, что король предоставил ему пост наместника на семилетний срок и соглашение это не может быть отменено. Тогда Генрих предложил выкупить эту должность, и Монфор охотно согласился.
Он отправился во Францию, где его с распростертыми объятиями принял Людовик. Французский король с интересом наблюдал за событиями в Гаскони и никак не мог понять, почему Генрих недоволен таким выдающимся наместником.