Королева карантина
Шрифт:
Ладно, да, она была сумасшедшей, я боялся за все наши жизни, но я все равно оставался здесь, рядом с ней, пока все это не закончится.
Я не слишком ловко прикрыл свои яйца свободной рукой, и, к счастью, нас спасла акушерка, появившаяся снова вместе с анестезиологом.
Сэйнт оттолкнул меня в сторону, когда они с Блейком помогали ей забраться на кровать, и Нэш хлопнул рукой по моему плечу, резко выдохнув и посмотрев на меня с выражением «какого хрена», и я определенно ответил ему тем же. Они не упоминали об этом на дородовых занятиях. Может быть, мне стоит попросить их добавить это — Урок девятый:
Я просто надеялся, что эта эпидуральная анестезия будет похожа на чертово волшебное зелье, потому что я не был уверен, что смогу долго наблюдать за такой ее болью. Черт, как кто-то осмеливается завести еще детей после того, как пережил это? Я пережил смертельную игру, вирус «Аид», уничтожил элитную организацию, сбежал от своей семьи ирландской мафии и пережил огнестрельное ранение, несмотря ни на что, и я не думал, что смогу пережить то, что чувствовала сейчас Татум. Она была гребаной богиней, и я собирался говорить ей это каждый день до конца жизни, чтобы она никогда этого не забывала.
Блейк подошел и встал перед Татум, держа ее за руки и бормоча о том, как удивительно она справляется, пока анестезиолог проводил ей эпидуральную анестезию.
Акушерка в сотый раз отослала всех нас обратно в угол, и я неохотно согласился с этим, встав рядом с Нэшем и Сэйнтом, пока мы смотрели.
— Почему никто не сказал нам, как это чертовски ужасно? — Пробормотал Нэш, проводя рукой по лицу и переводя взгляд с одного на другого в поисках реального ответа.
— Эта сумасшедшая сука на уроках дородовой подготовки произнесла это как волшебный опыт, — прорычал я, задаваясь вопросом, не стоит ли мне прокрасться к ней ночью домой и хорошенько напугать ее, чтобы преподать ей чертов урок. — Это примерно так же волшебно, как Техасская резня бензопилой.
Сэйнт ударил меня по руке, и я не стал отвечать, потому что, вероятно, мне не следовало говорить это так громко, чтобы Татум могла услышать. К счастью, она, казалось, была полностью сосредоточена на Блейке и своем дыхании, так что мне, похоже, это сошло с рук.
— Что мы в конце концов решили по поводу теста на отцовство? — пробормотал Нэш, и я пожал плечами.
— Мне насрать на него. Я буду любить это одинаково, независимо от того, есть в этом моя кровь или нет.
— Ты не можешь называть ребенка «это», — прошипел Нэш, но мы вели этот разговор с тех пор, как он был зачат, так что ему нужно было забыть об этом.
— Ну, пока я не узнаю, мальчик это или девочка, я буду продолжать это делать. И учитывая, что вы, придурки, все проголосовали вместе с Татум против выяснения пола…
Татум издала болезненный рык, и мы все остановились, чтобы посмотреть на нее, каждый из нас наклонился вперед, как будто хотел подбежать и обнять ее, но Блейк справился, а врачи все еще занимались своим делом, поэтому мы заставили себя остаться в стороне.
— Мы можем сделать тест на отцовство, прежде чем решим завести еще одного ребенка, — сказал Сэйнт. — Таким образом, мы сможем убедиться, что у каждого из нас будет ребенок с нашей генетикой и…
— Ты серьезно думаешь, что после этого сможешь убедить ее завести еще детей? —
Сэйнт тяжело сглотнул и пожал плечами.
— Может, и нет, — признал он.
— Я больше беспокоюсь о том, чтобы она пережила это, — прорычал я, задаваясь вопросом, какого черта мы вообще решили завести ребенка. Я имею в виду, да, я был чертовски взволнован тем, что у меня есть маленький чувак или принцесса, с которой можно бегать и попадать в неприятности, но если бы я знал, что будет происходить с нашей девочкой, попав сюда, я не был так уверен, что согласился бы на это. — Черт, этому малышу лучше быть действительно чертовски крутым, иначе, думаю, я никогда не прощу маленького бастарда.
— Мы все женаты на ней, — ответил Сэйнт. — Значит, это не будет баст…
— Ну вот, скоро подействует, — объявил анестезиолог, и мы выбежали из своего угла, чтобы первыми подойти к Татум.
Она снова опустилась на кровать, часть боли, казалось, уже исчезла с ее лица, когда она переводила взгляд между нами четырьмя с намеком на улыбку на лице.
— Я больше никогда не буду заниматься сексом, — прошептала она, и смех сорвался с моих губ, когда я наклонился, чтобы поцеловать ее в лоб.
— У тебя все получится, детка, — прорычал я, зная в глубине души, что это была самая правдивая вещь, которую я когда-либо говорил ей. — Ты гребаная королева. Ты сможешь это сделать. И мы будем рядом с тобой все это время.
***
После паники, вызванной родами, в комнате воцарилась тишина. Это странное спокойствие овладело всеми нами под тяжестью этого события, полностью меняющего жизнь.
Что-то изменилось во мне в тот момент, когда родился ребенок, появилось чувство целеустремленности, которого у меня раньше не было. Я не знал, как правильно выразить это словами, но я просто чувствовал себя ошеломленным всем этим.
Татум лежала в своей постели, нянча здорового мальчика и наблюдая за ним с таким безмятежным выражением лица, которое я просто не мог не нарисовать. Нэш и Блейк уже сделали около миллиона фотографий их двоих за те двадцать минут, что прошли с тех пор, как он появился на свет, вопя, как банши, и готовый принять все, что попадется ему на пути. Но мне просто нужно было запечатлеть это чувство. И когда наброски сложились воедино, я не мог не гордиться своей работой.
Моим любимым был фрагмент, который я как раз заканчивал, Татум сидела в постели между нами четырьмя, когда мы смотрели на нее сверху вниз, с ребенком на руках и этой долбаной улыбкой на ее лице, которую мне просто хотелось съесть. Это почти наверняка стоило всех тех мучений, которые потребовались, чтобы произвести его на свет. Во всяком случае, она, похоже, так думала, и поскольку именно она пережила это, я был готов поверить ей на слово.
— Ты хочешь подержать его, Киан? — Татум выдохнула, и я поднял глаза, закончив свой набросок, облизал губы и отложил альбом в сторону.
Я был единственным, кто еще этого не сделал, но по какой-то причине я колебался. Дело было не в том, что я не хотел этого, скорее, я не был уверен, что создан для того, чтобы взять в руки что-то столь ценное и хрупкое, не запятнав его. Мне уже пришлось смириться с тем, что я развратил Татум, но ребенок был таким чистым и невинным, а я был всем, кроме всего этого.