Королева Кристина
Шрифт:
Более-менее упорядочивались её дела в Швеции. Когда у Карла XI родился сын, королеву пригласили в Стокгольм на его крестины. Возраст не позволял ей отправиться в дальнее путешествие, но стать крёстной матерью принца и будущего короля Карла XII она любезно согласилась.
Натянутыми оставались лишь отношения с римским папой. Апологеты Кристины рисуют образ нового и последнего в её жизни понтифика в самых неприглядных красках, а его понтификат — самым неудачным в истории Ватикана. А между тем уже сразу после его смерти Ватикан стал обсуждать вопрос о причислении папы к лику святых. Кстати, Иннокентий XI довольно лояльно относился к королеве Кристине и при всех её выпадах сохранял философскую снисходительность: «Женщина! Чего с неё возьмёшь?»
Впрочем, аскет Иннокентий XI — обычный церковник, воспитанный в ортодоксальном духе с пренебрежением к аристократическим замашкам, не интересовавшийся искусством и плохо владевший теологией, не бывавший за границей, жёсткий пуританин, скрытый женолюб, но не сладострастник — и любительница роскоши, утончённая поклонница всех муз королева Кристина были обречены на разногласия. Умная, образованная и воспитанная женщина не могла подняться над своим оскорблённым самолюбием и прибегла к тактике мелких, недостойных уколов. Увидеть в Иннокентии XI человека, пытавшегося отстоять и утвердить достоинство Церкви, она так и не смогла. Мелкая обида застила глаза. А Церковь? Церковь ей была всегда безразлична.
В 1686 году Кристина написала: «Папа выглядит как человек лет на восемьдесят, поправляющийся после серьёзной болезни. Можете вообразить, как велика могла быть моя радость, если бы он не выжил. Но он имеет так мало склонности приносить пользу человечеству, что не доставит мне даже такой сатисфакции… а поскольку он медлителен во всём, то он не будет спешить со смертью». Тут она окажется права: Иннокентий XI переживёт королеву — правда, ненадолго, всего лишь на несколько месяцев. А ещё совсем недавно она писала: «…Что касается меня, то я слепо верю взглядам римской церкви и безоговорочно верю всему, что провозглашают её руководители». Вероятно, в этот момент ей было выгодно так считать.
Критику в свой адрес Кристина встретила своеобразным манифестом: «Королева не выбирает неудобные выражения наугад, она не оправдывает свои поступки и слова ни перед кем, кроме Бога. Она всегда действовала и говорила свободно и будет продолжать делать это до самой своей смерти, независимо оттого, одобрят это кардиналы или нет. Они должны знать, что скорее можно отучить рычать льва, нежели заставить Её Величество изменить манеры речи».
Поводом к ссоре королевы с папой послужили меры, принятые Иннокентием XI по наведению порядка в дипломатическом корпусе Рима. Дипломатические миссии де-факто распространили свою экстерриториальность не только на резиденции, но и на окружавшие их участки города, где селились бродяги и спасавшиеся от правосудия преступные элементы. Кристина тоже частенько укрывала у себя во дворце людей сомнительного поведения и нрава [148] .
148
Взять хотя бы «графа» Вазенау, «внебрачного сына» польского короля Яна II Казимира, которого Кристина определила полковником в свою гвардию. Человек он был хоть и честный, но никуда не годный, и королева обломала об него много палок, чтобы «привести в чувство», но так и не смогла это сделать. Включить его в своё завещание она всё-таки не забыла.
Королева на первых порах была вынуждена согласиться с мерами по наведению порядка в дипломатических кварталах, которые в феврале 1687 года стал проводить комендант Рима кардинал Империале. Комендант рассчитывал, что Кристина покажет другим дипломатам, в первую очередь французам, пример.
Ватикан не мог пройти мимо такого грубого нарушения общественного порядка и потребовал от Кристины передать «подзащитного» городской страже, наказать своих слуг и извиниться. Но не тут-то было! И то и другое королева сделать категорически отказалась. Более того: она потребовала оправдания действиям своих слуг и удовлетворения со стороны папы! Естественно, понтифик не стал применять силовых мер, но постарался нарушить вокруг королевы «режим благоприятности». Однако корзину с фруктами в Риарио всё-таки послал.
А Кристина демонстративно вступила в альянс с французским послом Лаварденом, получившим от Людовика XIV приказ восстановить принцип экстерриториальности для своего посольства в Ватикане в полном объёме. Лаварден, сменивший умершего в начале года герцога д’Астре, прибыл в Рим в ноябре 1687 года в сопровождении целой воинской части численностью в тысячу человек(!), поселился во дворце Фарнезе, поднял французский флаг, расположил своих солдат лагерем вокруг дворца и распорядился патрулировать все соседние улицы. Практически он занял целый квартал Рима и стал полновластным его хозяином. Кристина тепло встретила посла и оказала ему всяческую моральную поддержку.
Официальный Ватикан признать посла Людовика отказался, на аудиенцию к папе не допустил, а потом и вообще подверг экскоммуникации, то есть отлучению от церкви. Но шевалье Лаварден на всё это плевал: он решил сидеть в Риме до тех пор, пока папа не отдаст Богу душу и не выберут нового понтифика. И вот в этом предприятии Людовик XIV надеялся найти союзников в лице Кристины и Аззолино.
Кристина ухватилась за протянутую руку французского короля, поскольку увидела в этом шанс продвинуть на папский престол своего друга. Как к этому отнёсся сам кардинал Аззолино, доподлинно неизвестно. Но если судить по тому, что он всё время был рядом со своей неугомонной подругой, то напрашивается вывод, что особых возражений к такому раскладу событий у него не было. Оставалось только ждать смерти Иннокентия XI. Но папа со своей кончиной не торопился.
Конфликт между самым сильным королём Европы и верховным понтификом разгорался всё сильнее. В сочельник 1688 года Париж поставил Рим перед ультиматумом: либо папа признает Лавардена, либо Франция вводит войска в Италию. Детронизация Якова II в Англии заставила Кристину вспомнить о том, к чему могут привести насильное обращение людей в иную веру и вмешательство иезуитов в мирские дела. Она уже договорилась до того, что Иннокентий XI якобы тайно помог Вильгельму Оранскому прогнать Якова II и утвердиться на английском троне. Это был явный абсурд, созданный галльским честолюбием Лавардена и его агентов, и ей вдруг становится ясно, что своими действиями она подрывает всякую основу для дальнейшего пребывания в Риме, и в то же время она осознаёт, что не может представить своё существование вне Рима.
Курфюрст Бранденбурга, словно угадав её мысли, направляет к ней своего эмиссара камергера Добржинского и делает через него предложение поселиться в курфюрстве. Ведь в конечном итоге королева Кристина — его племянница. Вряд ли королева догадалась, что курфюрстом руководили далеко не родственные чувства, а желание пополнить свои доходы за счёт богатенькой родственницы, у которой в Риме дворец битком набит всякими раритетами, драгоценностями и бесценными предметами искусства. Королева уже в годах, и хорошо было бы заблаговременно заманить её к себе в Берлин. Не оставлять же всё проклятым папистам!