Королева легионов Афины
Шрифт:
Кордула вопросительно посмотрела на епископа. Тот ободряюще кивнул, предлагая ей начать.
Она бросила взгляд на детей, заставив себя улыбнуться.
«О, как же ты жестока, мучительница Судьба! Какую страшную загадку ты мне загадала! Сейчас я вижу перед собой саму Жизнь… и Смерть. И обе пристально смотрят мне в глаза. Они вместе, хотя должны быть как можно дальше друг от друга».
Кордула вздохнула и перевела взгляд на стол. Когда она протянула руки и взяла голову, Бриттола застонала от отвращения. Быстрый предостерегающий взгляд Кордулы тут же заставил девочку замолчать.
Женщина замерла и закрыла глаза.
«Что,
Она почувствовала, как ее собственные волосы зашевелились: ночные кошмары, которые она уже успела позабыть, снова всплыли перед глазами. Марширующие войска и переселение целых народов, калейдоскоп единичных стычек и стратегических схем, бешеных скачек и нескончаемых путешествий, рева чудовищных штормов и грохота барабанов. Но страшнее всего были они — гунны!
Шуршание платья дочери вернуло ее мысли к тому, что она держала в руках. Кордула откашлялась, собралась с духом и снова всмотрелась в голову. Очень медленно она взялась за затылок мертвой головы, за ушами, и приподняла ее на уровень глаз.
Голову плохо забальзамировали, поэтому кожа на ней съежилась и ссохлась, как на сморщившемся яблоке. Она вся была серого цвета, за исключением желтоватых пятен на тех местах, где кожа отходила от кости. Шею окунули в смолу и прилепили на подставку из темного дерева, отчего голова стала похожа на военный трофей. Судя по тому, что смола, в отличие от самой головы, была еще мягкой, сделано это было совсем недавно. Голова казалась хрупкой, и, держа ее в руках, Кордула понимала, что скоро этот странный ветхий предмет превратится в прах.
«В тот день было так много смертей. Где умерла эта женщина? На том же страшном поле?»
Особенно поражали волосы. Они выглядели единственным напоминанием о том, что когда-то эту голову наполнила жизнь. Локоны были заплетены «британскими» косицами надо лбом и ушами, открывая рыжие корни волос, которые когда-то при жизни их хозяйки обладали насыщенным живым цветом. Теперь же они были тусклыми и безжизненными.
— Это может быть она, — тихо сказала Кордула. Она развернула голову, чтобы рассмотреть затылок. — Скулы находятся в правильном соотношении со лбом и челюстью. И волосы убраны так же, как были у нее в тот день. — Она коснулась косичек около правого уха. — С другой стороны, многие женщины заплетали волосы таким же образом, да и прическу вполне могли переделать уже после ее смерти.
— Прическа выполнена на военный манер, — сказал Клематий, наклоняясь вперед и заглядывая в мертвые глазницы, — что говорит в пользу нашей теории.
— Ну, что ж, есть только один способ узнать все наверняка. — Кордула крепко взяла мертвую голову левой рукой и решительно сунула указательный палец правой в приоткрытый рот.
Дети онемели от изумления. Даже Клематий был так поражен, что, застыв, вместе с ними молча наблюдал за тем, что происходило дальше.
Кордула, с закрытыми глазами, тщательно ощупала рот погибшей. В это время голова издавала странный жутковатый хруст, напоминающий потрескиванье костра на морозе. Чуть погодя, открыв глаза, Кордула вынула палец и вытерла его о свою одежду. Потом очень аккуратно поставила голову обратно на смятую тряпицу.
— Это не Пинноса, — уверенно сказала она.
— Н-но, почему вы в этом так уверены? — удивился епископ. — Откуда вы знаете?
Кордула улыбнулась и подошла к окну, чтобы выглянуть в прилегающий к кухне дворик.
— У этой женщины все зубы на месте. У Пинносы одного не хватало.
— Какого? — выпалил вопрос епископ.
Теперь Кордула повернулась к нему лицом.
— Я, пожалуй, сохраню это в тайне, Ваша Милость.
Епископ Клематий откашлялся и вернулся к своему прежнему повелительному тону:
— Разумеется. Вы можете быть уверены в том, что она будет предана земле так, как того заслуживает. Но могу ли я спросить, как вы узнали о том, что у Пинносы недостает одного зуба? Не подумайте, что я намекаю на… Поймите меня правильно, но по этому делу я отвечаю перед остальными, и…
— Вам незачем смущаться своего вопроса. Ваша Милость. Я с удовольствием на него отвечу.
Она замолчала и посмотрела на детей. Их лица светились любопытством и желанием услышать рассказ. «Я не могу говорить об этом при них… Они еще слишком малы. Еще не пришло время рассказывать им эту историю. Да и отец их сейчас в отъезде».
— Знаете, когда-то это место было ее домом, — задумчиво произнесла Кордула. — Пинноса раньше жила здесь. — Не обращая внимания на удивленные возгласы детей, она обернулась, чтобы еще раз выглянуть в окно. — Этот дом строился, чтобы стать фамильным гнездом, и в те времена назывался виллой Флавиев… но это было много-много лет назад.
Какое-то время она смотрела на неясные тени предметов, скрытых под покровом поблескивающего снега, потом начала медленно говорить приглушенным голосом, обращаясь больше к себе, чем к кому-либо другому.
— Неужели это было так давно? Я прекрасно помню день, когда Пинноса лишилась своего зуба… как будто это было только вчера. Урсула, Пинноса и я, — Марты и Саулы тогда с нами не было… Наверное, они как обычно проводили время с молодыми вассалами. В общем, мы только что вернулись в Глостер после нашей первой в жизни охоты. Бриттола тогда была еще слишком мала, чтобы охотиться, и присоединилась к нам, только когда мы въехали в ворота. Мне тогда было семнадцать, значит, Урсуле и Пинносе по восемнадцать, а Бриттоле не более пятнадцати. Мы так гордились собой, гордо шествуя рука об руку по центральной площади! У Пинносы в волосах были вплетены два оленьих хвоста и заячья лапа, у Урсулы — два хвоста: олений и лисий, а в моих — две заячьих лапки. Бриттола бренчала на тетиве лука Пинносы, и мы вместе изо всех сил распевали «Вперед!».
Она замолчала и посмотрела через кухонный дворик на дверь, ведущую в Западную комнату. Епископ смотрел на Кордулу, и ему показалось, что она едва заметно кивнула головой, как будто в дверях кто-то стоял, наблюдая и прислушиваясь к происходящему. Кто бы это ни был, он только что дал Кордуле разрешение продолжать свой рассказ.
— Мы смеялись над тем, как забавная одноухая старуха отогнала нас от лавки со стеклом. По-моему, она жива и по сей день. Потом внезапно Пинноса вскрикнула: «Проклятье!» и, сморщившись, прижала руку ко рту. «В чем дело?» — спросила я ее. Она ответила лишь: «Подождите меня здесь, я ненадолго», и побежала в сторону лекарей, полоскавших в воде свои инструменты. Она им что-то быстро объяснила, и один из них достал из воды щипцы для выдирания зубов. Пинноса помогла ему наложить их и встала перед ним на колени. Она взялась за рукоятки щипцов вместе с лекарем, и они стали тянуть изо всех сил! Им пришлось основательно потрудиться, и, похоже, Пинноса сама тянула за двоих. В следующую минуту я уже видела, как лекарь отмывает свой очередной инструмент, а Пинноса ополаскивает водой лицо. — Кордула рассмеялась. — В этом была вся Пинноса! Вернувшись к нам, она попыталась сделать вид, что ничего не произошло. И только уступив настоятельным просьбам Урсулы, она широко раскрыла рот и показала кровавую ранку на месте зуба.