Королева-Малютка
Шрифт:
– Политехническому институту доверять нельзя, – проворчал доктор Самюэль, старик с весьма уродливым и злым лицом. – Как-то я оказался в Сен-Мало как раз тогда, когда выпускники факультета мостов и дорог закончили строительство дамбы, обошедшейся не знаю во сколько миллионов. Море было бурным, и голландский трехмачтовик несло на дамбу, которую Политехнический институт провозгласил совершенством. Все собравшиеся смотрели сверху на трехмачтовик, жалели его и говорили: «Несчастный разлетится в куски!» Он с размаху налетел на дамбу – и знаете, что случилось?
– Нет, –
– Голландец остался целехонек, – продолжал доктор Самюэль, – а вот знаменитая дамба Политехнического института рухнула и ушла под воду; она и по сей день лежит на дне, став еще прекраснее прежнего!
Принц сначала недоуменно помолчал, а потом, от души расхохотавшись, захлопал в ладоши.
– А-а, я понял, я понял! – воскликнул он. – В газетах такого смешного не пишут!
Он посмотрел на доктора поверх пенсне и, понизив голос, добавил:
– Кажется, сегодня ночью настанет день!
– Кажется, – согласился доктор. И оба замолчали.
Тишину нарушил легкий шум со стороны окна. Можно было подумать, что снаружи кто-то трогает толстые ставни.
Наши два приятеля навострили было уши, но шумок сразу же прекратился.
– А что, доктор, застали вы времена братства Обители Спасения? – внезапно поинтересовался Принц.
– Да, – ответил Самюэль.
– Вы сами, своими глазами видели подземелья, о которых столько рассказывают, на Корсике, около Сартена? Черные Мантии были в то время в зените славы. Я-то новичок и не имел еще случая участвовать в настоящем деле.
– Теперь не бывает настоящих дел, – раздраженно сказал доктор Самюэль.
– Вы знали Приятеля-Тулонца, да?
– Да, – ответил Самюэль, на этот раз стряхнув оцепенение, – я знавал господина Лекока… теперь таких не сыскать… знал я и графа Корона, и банкира Ж.-Б. Шварца, и полковника Боццо, и Маргариту Бургундскую – серьезная была женщина! Ну, да теперь все это в прошлом!
– Думаю, – сказал Принц, – у вас должны быть приличные сбережения. Но какого черта вы выбрали этого мерзавца, этого Аннибала Джоджа?
Самюэль пожал плечами.
– Если бы мужчина… – начал он, но остановился и проворчал сквозь зубы: – Хотя какие нынче мужчины?
Принцу явно хотелось поговорить.
– Но у вас есть Жафрэ, – сказал он. – Этот парень стоит по меньшей мере полтора миллиона!
– Жафрэ богат, – лаконично подтвердил доктор.
– У вас есть господин Комейроль с хорошо подвешенным языком.
Самюэль сделал презрительный жест.
– Мы старики, – сказал он, – к сожалению, нельзя вечно оставаться молодыми.
– Ба! – отозвался сын Людовика XVII. – Вашему знаменитому Отцу-Благодетелю было сто семь лет.
В этот момент в коридоре послышался чей-то громкий голос.
– Пуншик из вишневой водки для нас с Добряком Жафрэ, – приказал голос. – А что, наши друзья уже собрались? Только двое?.. Ах, лентяи! Если сюда явится некий человек и спросит господина Жафрэ, коммерсанта, и если он явится от имени некоего Амедся
Дверь открылась, и господин Комейроль, бывший первый письмоводитель нотариальной конторы Дебана, весело сверкнул своими золотыми очками.
В другом романе [19] мы уже смогли оценить отличную выправку и таланты Комейроля. Возможно, он не сошел бы за премьер-министра, но уж точно выглядел выдающимся начальником конторы. Его уже более чем зрелый возраст позволил осуществить все, что лишь намечалось, когда ему было около тридцати: он был заметно лыс, толст и, вопреки южной поговорке, утверждающей: «Кто жиреет – рано помирает», прекрасно себя чувствовал.
К тому же он всегда был превосходно одет: ослепительное белье, кольца на пальцах и великолепные часы со сверкающей цепочкой, струившейся по бархатному жилету.
19
Поль Феваль. «Карнавальная ночь»
С течением времени разница между ним и Добряком Жафрэ становилась все заметнее. Тот, кроткое создание, двигался робко и дрожа, и хотя тоже бьш лысым, пытался стыдливо прикрыть свою лысину несколькими прядями, украшавшими его остроконечный череп.
– Представляю вам лучший денежный мешок братства, – втащив за руку Жафрэ, сказал Комейроль. – Когда нам нечего будет на зуб положить, я предложу совету дело: пойти посмотреть, не настал ли день для несгораемого шкафа нашего Добряка Жафрэ!
Принц, поднявшись, от души расхохотался, и даже сам доктор Самюэль слегка повеселел.
Но Жафрэ отступил на шаг и произнес со свойственной старикам раздражительностью:
– Господин Комейроль, вы переходите все границы! Мой возраст и мое положение в обществе должны защитить меня от ваших шуточек.
Комейроль обернулся, с прежним добродушным видом схватил Жафрэ в охапку и отнес его на диван, приговаривая:
– Не тяжелее маленькой вязаночки хвороста!
Дверь снова отворилась, чтобы пропустить еще одного старичка – жеманного и разряженного.
Душистая вода, слоновая кость и розы – вот из чего был сделан этот состарившийся красавец, виконт Аннибал Джоджа, маркиз Паллант.
– Отлакирован с ног до головы! – прокомментировал его появление жизнерадостный Комейроль, протягивая руку новоприбывшему. – Аннибал, когда же ты дашь мне адрес своего бальзамировщика?
Элегантный неаполитанец не удостоил его ответом, а Жафрэ сказал, натягивая поглубже свой черный шелковый колпак на длинные вечно мерзнущие уши:
– Плохая погода! Весь этот год погода плохая!
Комейроль уселся рядом с доктором Самюэлем.
– Мой принц, – издали обратился он к сыну Людовика XVII, – а что, с тех пор как вы унаследовали ваши божественные права на корону несчастного Людовика XVI, не приходилось ли вам воровски перелезать через стену или вламываться в чужие дома?