Королева Марго

Дюма Александр

— Так эти два разговора…

— Да, мадам! Вы замужем всего неделю, вы любите своего супруга. И вслед за герцогом Алансонским и баронессой де Сов придет ваш муж. Он будет поверять вам свои тайны. А я не должен их слышать; я был бы лишний… я не могу, не должен… и прежде всего я не хочу быть лишним!

Тон, которым были произнесены эти слова, дрожь в голосе и смущенный вид юноши явились внезапным откровением для Маргариты.

— Так! Значит, находясь в кабинете, вы слышали все, что говорилось в этой комнате?

— Да, ваше величество.

— И чтобы ничего

больше не слышать, вы хотите уйти сегодня вечером или сегодня ночью?

— Сейчас, мадам! Если ваше величество милостиво разрешит мне уйти.

— Бедный мальчик! — с ласковым состраданием проговорила Маргарита.

Удивленный ее участливым тоном вместо ожидаемой отповеди, Ла Моль робко поднял голову; взгляды их встретились и, точно притянутый магнетической силой, Ла Моль был уже не в силах оторваться от ясного, глубокого взгляда Маргариты, а королева откинулась на спинку кресла и наслаждалась тем, что, сидя в полумраке могла свободно читать в душе Ла Моля и ничем себя не выдавать.

— Значит, вы считаете себя неспособным хранить тайну? — мягко спросила королева.

— Ваше величество, у меня жалкий характер, — ответил Ла Моль, — я не уверен в самом себе и не выношу чужого счастья.

— Но чьего же счастья? — спросила, улыбаясь, королева. — Ах, да! Счастья короля Наваррского! Бедный Генрих!

— Вот видите, мадам, он счастлив! — воскликнул Ла Моль.

— Счастлив?..

— Да, потому что ваше величество его жалеет.

Маргарита теребила в руках шелковый кошелек и выдергивала из него ниточки шитого золотом узора.

— Итак, вы не хотите видеться с королем Наваррским, — сказала она. — Это ваше твердое решение?

— Боюсь, что теперь я буду в тягость его величеству…

— А с моим братом, герцогом Алансонским?

— С герцогом Алансонским?! — воскликнул Ла Моль. — О нет! Нет, мадам! С ним еще меньше, чем с королем Наваррским!

— Почему же? — спросила королева, взволнованная до такой степени, что голос ее почти дрожал.

— Потому что я стал слишком плохим гугенотом, чтобы преданно служить его величеству королю Наваррскому, и еще недостаточно хорошим католиком, чтобы войти в число друзей герцога Алансонского и герцога Гиза.

На этот раз потупила глаза королева, чувствуя, как это неожиданное заключение глубоко отозвалось в ее сердце; она сама не могла понять, радость или боль причинили ей слова Ла Моля. В эту минуту вошла Жийона. Маргарита бросила на нее вопросительный взгляд. Жийона — тоже взглядом — дала понять, что ей удалось передать ключ королю Наваррскому.

— Господин де Ла Моль горд, — сказала Маргарита, — и я не решаюсь сделать ему одно предложение, которое он, без сомнения, отвергнет.

Ла Моль встал, сделал шаг к королеве и хотел склониться перед ней в знак готовности повиноваться, но от сильной, острой боли у него выступили слезы, и он, чувствуя, что вот-вот упадет, схватился за гобелен, чтоб удержаться на ногах.

— Вот видите, — воскликнула Маргарита, подбегая к нему и поддерживая его, — вот видите, я вам еще нужна!

Едва заметно шевеля губами, он прошептал:

— О

да! Как воздух, которым я дышу, как свет, который вижу!

В это мгновение послышались три удара в дверь.

— Ваше величество, вы слышите? — испуганно спросила Жийона.

— Уже! — прошептала королева.

— Отпереть?

— Подожди. Это может быть король Наваррский.

— О ваше величество! — воскликнул Ла Моль, которому слова Маргариты придали силы, хотя она произнесла их шепотом, в полной уверенности, что ее услышит одна Жийона. — Молю вас на коленях: удалите меня из Лувра, живого или мертвого! Сжальтесь надо мной! Ах, вы не хотите отвечать! Хорошо! Тогда буду говорить я! А когда я заговорю, то, надеюсь, вы сами меня выгоните.

— Замолчите, несчастный! — сказала королева, находя неизъяснимое очарование в упреках молодого человека. — Замолчите сейчас же!

— Ваше величество, повторяю: в этом кабинете слышно все, — продолжал Ла Моль, не услыхав в тоне королевы ожидаемой строгости. — Не дайте мне умереть такой смертью, какой не выдумать самым жестоким палачам!

— Молчите! Молчите! — приказала королева.

— Как вы безжалостны, ваше величество! Вы не хотите ничего слушать, не хотите ничего понять. Поймите же, что я люблю вас!..

— Молчите, вам говорят! — прервала его королева, закрыв ему рот своей теплой душистой ладонью.

Ла Моль прижал ее к своим губам.

— Все-таки… — прошептал он.

— Все-таки замолчите! Мальчишка! Это еще что за бунтовщик, который не повинуется своей королеве?

Затем Маргарита выбежала из кабинета, заперла дверь и прислонилась к стене, стараясь дрожавшими руками сдержать биение сердца.

— Жийона, отвори! — приказала Маргарита.

Жийона вышла, и мгновение спустя из-за портьеры показалось хитрое, умное и немного встревоженное лицо короля Наваррского.

— Вы звали меня, мадам? — спросил король Наваррский Маргариту.

— Да. Ваше величество, вы получили мое письмо?

— Получил, и, должен признаться, не без удивления, — ответил Генрих, оглядываясь с некоторым недоверием, рассеявшимся, впрочем, очень быстро.

— И не без тревоги, не правда ли?

— Сознаюсь, мадам. Однако, несмотря на то что я окружен беспощадными врагами и еще более опасными друзьями, я вспомнил, как однажды в ваших глазах светилось великодушие — это было в вечер нашей свадьбы; и как в другой раз в них засияла звезда мужества — это было вчера, в день, предназначенный для моей смерти.

— Итак, месье? — спросила, улыбаясь, Маргарита, своего мужа, видимо, старавшегося проникнуть в ее душу.

— Итак, мадам, я вспомнил это и, прочитав вашу записку с предложением явиться к вам, тотчас сказал себе: безоружному узнику, королю Наваррскому, оставшемуся без друзей, нет другого средства погибнуть с блеском, смертью достопамятной, как умереть от предательства собственной жены, я и пришел.

— Сир, вы будете говорить по-другому, — ответила Маргарита, — когда узнаете, что все происходящее в данную минуту — дело рук женщины, которая вас любит и… которую любите вы.