Королева Марго
Шрифт:
Карл подошел к кроватке, в которой безмятежно спал ребенок.
— Да, — сказал король, — если бы этот великан спал в Лувре, а не здесь, на улице Бар, многое было бы иначе и сейчас, а возможно, и в будущем [51] .
— Государь, не сердитесь на меня, — заметила Мари, — но я рада, что он спит здесь; здесь ему спокойнее.
— Ну и дадим ему спать спокойно. Хорошо спится, когда не видишь снов! — сказал король.
— Пойдемте, государь? — спросила Мари, указывая рукой на дверь в другую комнату.
51
В
— Да, Мари, ты права, — ответил Карл, — будем ужинать.
— Мой любимый, — сказала Мари, — вы ведь попросите вашего брата-короля извинить меня, да. Карл?
— За что?
— За то, что я отпустила наших слуг. Дело в том, государь, — обратилась она к королю Наваррскому, — что Карл любит, чтобы за столом ему прислуживала только я.
— Охотно верю, — ответил Генрих.
Мужчины прошли в столовую, а заботливая и беспокойная мать укрыла теплым одеяльцем малютку Карла, который спал крепким детским сном, вызывавшим зависть у его отца, и не проснулся.
Укрыв мальчика, Мари присоединилась к гостям.
— Здесь только два прибора! — сказал король.
— Позвольте мне прислуживать вашим величествам, — ответила Мари.
— Вот видишь, Анрио, ты принес мне несчастье! — сказал Карл.
— Как так, государь?
— Ты не понимаешь?
— Простите, Карл, простите!
— Прощаю, садись рядом со мной — здесь, между нами.
— Хорошо, — ответила Мари.
Она принесла еще один прибор, села между двумя королями и принялась их угощать.
— Скажи, Анрио, — заговорил Карл, — ведь хорошо, когда у тебя есть такое место в мире, где ты можешь есть и пить спокойно, не заставляя кого-нибудь другого сначала пробовать вино и мясо?
— Государь, — сказал Генрих, улыбаясь и отвечая этой улыбкой на вечное беспокойство своего духа, — поверьте, что я, как никто, способен оценить такое счастье.
— А чтобы мы продолжали чувствовать себя счастливыми, поговори с ней о чем-нибудь хорошем, Анрио, — не надо ей вмешиваться в политику, а главное, не надо ей знакомиться с моей матерью.
— Да, королева Екатерина так горячо любит ваше величество, что может приревновать вас к другой любви, — ответил Генрих, найдя ловкую увертку и, таким образом, ускользнув от опасной откровенности короля.
— Мари, — сказал король, — рекомендую тебе самого хитрого и самого умного человека, какого я когда-либо знал. При дворе — а этим много сказано — он обвел вокруг пальца всех; один я, быть может, ясно вижу — не скажу, то, что у него на душе, но то, что у него на уме.
— Государь, — ответил Генрих, — меня огорчает, что вы сильно преувеличиваете одно и подозрительно относитесь к другому.
— Я ничего не преувеличиваю, Анрио, — сказал король. — Впрочем, когда-нибудь тебя поймут. Король обратился к Мари:
— Он восхитительно составляет анаграммы. Попроси его составить анаграмму из твоего имени, — ручаюсь, что он ее сделает.
— Что же можно найти в имени
— Государь, сделать анаграмму из этого имени легко, в том, чтобы ее составить, большой заслуги нет, — сказал Генрих.
— Ага! Уже готово! — сказал Карл. — Видишь, Мари? Генрих вынул из кармана записные таблички, вырвал один листок и под именем:
Marie Touchet [52] написал:
Je charme tout [53] .
Затем он протянул листок молодой женщине.
— Я глазам своим не верю! — воскликнула Мари.
— Что же он написал? — спросил Карл.
— Государь, я не решаюсь произнести это вслух.
52
Мари Туше.
53
Чарую все (франц).
— Государь, — заговорил Генрих, — если в имени Marie Touchet заменить букву «i» буквой «j», как это часто делают, то получится буква в букву: Je charme tout.
— Верно, буква в букву! — воскликнул Карл. — Слушай, Мари, я хочу, чтобы это стало твоим девизом! Никогда ни один девиз не был так заслужен. Спасибо, Анрио! Мари, я подарю тебе этот девиз, составленный из бриллиантов.
Ужин кончился; на соборе Богоматери пробило два часа.
— А теперь, Мари, — сказал Карл, — в награду за его комплимент ты дашь ему кресло, чтобы он мог спать в нем до утра; только уложи его подальше от нас, а то он так храпит, что даже страшно становится. Затем, если проснешься раньше меня, то разбуди меня, — в шесть утра мы должны быть у Бастилии. Спокойной ночи, Анрио! Устраивайся поудобнее. Только вот что, — добавил он, подойдя к королю Наваррскому и положив руку ему на плечо, — заклинаю тебя твоей жизнью, — слышишь, Генрих? Твоей жизнью! — не выходи отсюда без меня, а главное, не возвращайся в Лувр!
Генрих если и не все понимал, то слишком многое подозревал, вот почему он не пренебрег этим советом.
Карл IX ушел к себе в комнату, а Генрих, суровый горец, удовольствовался креслом и очень скоро доказал, насколько прав был в своих предостережениях шурин, который просил поместить его подальше от себя.
На рассвете Карл разбудил Генриха. Так как Генрих спал одетым, туалет его занял не много времени. Король был счастлив и улыбчив — таким его никогда не видели в Лувре. Часы, которые он проводил в домике на улице Бар, были в его жизни часами солнечного света.
Они вдвоем прошли через спальню. Молодая женщина спала на своей кровати, ребенок — в своей колыбели. Во сне оба улыбались.
Карл с глубокой нежностью поглядел на них, затем обернулся к королю Наваррскому.
— Анрио, — сказал он, — если тебе когда-нибудь случится узнать, какую услугу я оказал тебе сегодня ночью, а со мной произойдет несчастье, вспомни об этом ребенке, который спит в своей колыбели.
Не дав Генриху времени задать ему вопрос, Карл поцеловал в лоб мать и ребенка.