Королева Ортруда
Шрифт:
Жестокие, жуткие кошмары наваливались на королеву Ортруду. Это мертвые приходили к ней. Они то веселыми радовали ее на краткие минуты снами, то опять печальными томили.
И живые приходили иногда. Не могла различить королева Ортруда, наяву ли она их видит, или во сне. Сны ее с явью мешались, и кошмары с действительностью.
Иногда картины сна так были безоблачно-ясны и так живы, словно тяжелое колесо времени повернулось назад, и словно опять минувшие дни переживает королева Ортруда. Дни, которым, казалось, уже не будет возврата никогда.
Вот милый
Астольф в белой одежде. Его черные кудри вьются, его стройные ноги обнажены. Нежным шепотом попросил Астольф:
— Дай мне эти ленточки, Ортруда.
Улыбаясь ему нежно, говорила королева Ортруда:
— Сними сам, и возьми.
Астольф нагнулся к ее ногам, и развязал ленточки. Он жал тонкие стопы ее ног, и нежно целовал их. Она склонилась поцеловать его, — но он смотрит на нее испуганными глазами. Чей-то подземный голос, гулкозвучный, спрашивает:
— Безумная Ортруда, отчего же ты не у вулкана?
Чьи-то цепкие пальцы впились в горло королевы Ортруды. Это — Маргарита Камаи. Глаза ее зелены и ненавидят, и ноздри дрожат от бешеной злобы.
Проснулась королева Ортруда. Душный вокруг неё мрак и дымный запах. Тяжело дышать.
Глава семьдесят вторая
Настало утро, и было оно еще страшнее, чем ночь.
Сквозь все скважины рам в окна губернаторского дома пробивался багровый дым. Из-за густого дыма едва видно было медленно восходящее над мглисто-серыми деревьями парка багровое, тусклое солнце. Оно не разгоняло тьмы, и к ужасам мрака прибавляло ужас багрового пламени в небесах.
В это утро, вскоре после восхода солнца, началось извержение вулкана. Из кратера внезапно вылетел громадный сноп пепла и камней, и рассыпался над городом. Затем начался непрерывный лет раскаленных добела камней, продолжавшийся несколько часов. Страшный грохот возрастал с каждою минутою. Город вдруг огласился криками, воплями, визгом, рыданиями. Вой ветра на улицах был подобен звериному вою. Но скоро он стих.
Королева Ортруда вскочила с постели неодетая, и бросилась к окну. Она была бледная, точно серый пепел лежал на ее лице. С усилием открыла она дверь и вышла на балкон.
Даль улиц была красновато-серою от пепла. Воздух, казалось, сгущался медленно, но постоянно. Сухая, острая пыль проникала всюду. Казалось, что от нее гибнет город.
С болью, острою и резкою, входил воздух в грудь королевы Ортруды. Дым жег ее горло и глаза.
Небо, — но не было уже неба над погибающим городом. Низко, над самыми кровлями, ползли дымные тучи, оседая к земле. Из серых, клубящихся над городом дымных туч падали горячие камни, крупные и мелкие, падали частые, как град. Один из них ушиб и обжег плечо королевы Ортруды.
Сквозь тяжелый грохот и скрежет вулкана прорезывались яркие, как звуки гобоев, ужасные вопли испуганных, погибающих людей.
Смятение
Удушающий, непроглядно-густой дым буро-черною змеею медленно, злобно полз по улице. Голова его была белая, с огненными десятью глазами. Огненные языки его то возникали радостно красные, то дымно прятались опять за белыми, широкими губами.
Город погибал, задыхаясь в дыму.
Если бы чей-нибудь демонский взор проник сквозь пепел и дым, он увидел бы страшные картины агонии задыхающегося города.
На улицах и на площадях лежали убитые камнями, точно брошенные кем-то в торопливом движении. Было много погибших детей. Жалкие валялись среди пепла и камней их темные, голые трупики. Везде лежало много полуголых и голых тел. На иных горели, тускло тлея и смрадно дымясь, лохмотья одежды. Иногда и самые тела людей занимались медленным, измятым дымною пеленою, огнем.
Через трубы каминов, через щели рам проникал в комнаты липкий, горячий пепел, и просеивался белый, удушающий дым. Многие, застигнутые врасплох, погибли в домах. Тьмою полны были еще уцелевшие жилища, и было в них смятение приближающейся гибели и сознание безвыходности.
Смерть была как спасение.
Многие дома обваливались. Было много убитых обломками балок и камнями, в домах и около.
Женщины, боящиеся и жалкие, как большие, но слабые дети, погибали в бессильных муках. Иные ползли по улицам, — около земли было меньше дыма. Иные в отчаянии бились головами об стены.
Вопли ужаса носились над городом. Ужас витал в домах и вне их. Дети, задыхаясь, вопили тоненькими, жалкими голосками. Больные задыхались в своих кроватях.
Были самоотверженные или горящие любовью к милым. Они пытались спасать из-под обломков и развалин, и погибали сами. И были такие, которые, спасаясь, в слепом ужасе били и душили слабых. Примеры гнусного эгоизма и высокие героические подвиги самопожертвования можно было бы наблюдать рядом.
Метались, и не знали куда бежать. Море, потрясенное подземным толчком, яростно бросало волны на берег, сметая неострожных. Остров весь был в дыму и в пепле, и раскаленные из вулкана камни осыпали весь остров и море вокруг.
Что было еще в городе живым, всё было полно отчаянием близких над ужасными полуобугленными телами погибших милых или над развалинами, откуда сквозь грохоты и ужасы с неба рвались их безумные, глухие вопли. Ужасающие грохоты опять торопили бегство от милых трупов.
Повсюду возникали пожары. Медленный, дымный огонь, зажженный раскаленною злобою вулкана, пробивался сквозь пепел, но снова пепел падал, и огонь трусливо таился под серыми личинами пепла, от этого еще более злой. Скрытый жар пожаров становился невыносимым. Он стягивал кожу на лице, и в глазах было ощущение сухости и резкой боли.