Королева Шотландии в плену
Шрифт:
— Ваше величество скоро поправится. Вы устроите маленькую Францию в этом мрачном старом Лохлевене.
Но Мария отвернулась и начала тихо всхлипывать.
— Это пройдет, — прошептала Джейн, обращаясь к Мари Курсель — Она еще не оправилась после шока.
— Если бы только лорд Ботуэлл был здесь, все было бы хорошо. Он бы развеселил ее.
Мария обернулась и посмотрела на них. Она сказала голосом, совершенно лишенным надежды:
— Ботуэлл сбежал. Мне кажется, я больше никогда не увижу его лица. И что с моим сыном? Как мой маленький Джемми сможет обойтись без меня?
— Все будет хорошо, ваше величество.
Она покачала головой. Как бы ей хотелось поверить в это! А почему бы и нет? Почему она так уверена в том, что никогда не сможет больше увидеть Ботуэлла?
«А если нет, — спросила она себя, — то ради чего мне жить? Он — моя жизнь. Иногда я ненавидела его: он бывал груб со мной — всегда жестокий, стремящийся властвовать надо мной, продолжающий вести себя так, как начал тогда, в доме Бучанана, когда крадучись вошел ко мне и подчинил меня. Тогда я пыталась сопротивляться, но уже поняла — так же как и он, — что с того момента оказалась в его власти.
И теперь я скорблю не о том, что потеряла Шотландию. Я скорблю оттого, что потеряла двоих, кого люблю больше всего на свете, — моего возлюбленного Ботуэлла и моего младенца Джеймса».
Она легла и прислушалась. О чем-то возбужденно шептались фрейлины. Раздавались шаги часового под окном. Это было похоже на зловещее предзнаменование. Они явно решили, что она не должна никогда ускользнуть из Лохлевена. И в тот момент ее отчаяние было столь глубоко, что она поверила, что действительно никогда не сможет бежать отсюда.
Она погрузилась в меланхолию и не хотела ничего предпринимать, чтобы избавиться от нее.
День сменялся ночью, и она потеряла им счет. Ее аптекарь-француз приносил ей лекарства, но она не прикасалась к ним.
— Мадам, — заявил он, — вы умрете, если сами не попытаетесь спасти себя.
— Дайте мне умереть, — отвечала она, — Лучше умереть, чем жить узницей в замке Лохлевен.
Чаще всего она лежала в дымке воспоминаний; она была счастлива, когда могла забыть о том, где находилась. Ей грезилось, что она во Франции, избалованный идол двора, любимица Генри Второго и его любовницы очаровательной Дианы Пуатье; обожаемая жена Франсуа Второго; надежда всех своих родственников Гизов. Сквозь эти грезы возникала зловещая фигура Екатерины Медичи, двигающаяся как призрак, посылающая ее обратно в Шотландию, когда те, кто любил ее, умерли, отправляющая ее для несчастного брака с Дарнли, к кошмару его смерти — но и к Ботуэллу. Она должна всегда помнить, что, вернувшись в Шотландию, она приехала к Ботуэллу. А уж потом к Карберри Хиллу и Лохлевену.
Леди Дуглас приходила и пыталась уговорить ее поесть. Но ей не хотелось разговаривать с леди Дуглас. Приходил сэр Вильям в сопровождении Линдсея и Рутвена: она отвернулась и даже не посмотрела на них.
Однажды к ее постели подошел молодой человек, внешность которого выдавала его принадлежность к Дугласам; он стоял и глядел на нее.
— Ваше величество, — прошептал он, — если есть какое-нибудь поручение, которое вы могли бы доверить мне, то я с радостью выполнил бы его.
Но она не смогла ответить ему, потому что выражение его лица вызвало у нее комок в горле. Она закрыла глаза, а когда открыла их, юноша уже исчез.
В
— Привет, королева.
Она решила, что он ей приснился, потому что он вдруг подмигнул ей и скрылся.
Так проходили дни в тумане меланхолии.
Джейн увещевала ее:
— Ваше величество, уже четырнадцать дней, как мы в Лохлевене, а вы за все это время почти ничего не ели и не пили. Вы должны встряхнуться. Что, если бы за вами приехал милорд Ботуэлл? Как бы вы в таком слабом виде смогли убежать с ним?
— Я не смогла бы встать, не так ли, Джейн? — сказала она. — У меня совсем не осталось сил.
— Ваше величество, — умоляла Джейн, — пока еще не поздно, спасите себя… ради Шотландии. Подумайте о вашем сыне, который нуждается в вас.
Эти слова вертелись в мозгу Марии: «Спаси себя… Спаси себя ради Шотландии и твоего сына, который нуждается в тебе».
На следующий день она немного поела. По замку пронесся слух: «Королева начинает проявлять интерес к окружающему миру». В конце концов она решила жить.
Джордж Дуглас лежал на траве, почти не отводя взгляда от ее окон. Он постоянно думал о ней с тех пор, как услышал, что ее везут в их дом. Он представлял ее такой, о какой часто слышал рассказы, — невообразимо красивой, одетой в дорогие одежды из бархата, золота и серебра, с короной на голове. Он помнил все, что слышал о ее романтической жизни: ее раннее бегство во Францию, где она стала королевой; три ее замужества, все окончившиеся трагедией. Он слышал, как злословили о ней, когда был убит Дарнли. Ее называли изменницей, убийцей, но он не верил в это. Он всегда верил в то, что все несправедливы к этой женщине, а поскольку она была еще и красива, то стала центром его рыцарских мечтаний.
Его неправильно понимали в этой грубой стране, где высоко оценивали таких, как Ботуэлл, где готовы были признать своими лидерами холодных, бесстрастных людей, подобных его сводному брату Морэю.
Когда он увидел королеву, потрясенную случившимся, почти обезумевшую, в разорванном платье, с прекрасным лицом, забрызганным грязью, его чувства обострились настолько, что он сам не мог такого представить. Он полюбил больную и одинокую женщину больше, чем мог бы полюбить королеву в ее короне и королевских нарядах. Его возбуждение превзошло все пределы, потому что она находилась здесь, в замке его брата, в пределах досягаемости, и так как она оказалась узницей без друзей, то, возможно, в его силах было помочь ей.
Последние недели он придумывал всевозможные поводы зайти в ее комнату. Мария не замечала его, лежа безучастно в постели с закрытыми глазами. Она явно не хотела жить, и он боялся, что она действительно умрет.
Однажды она открыла глаза и увидела его, а он смотрел на нее с такой страстью, что ему показалось, что это вызвало какой-то отклик в ней. Он умолял ее не умирать, потому что если бы она умерла, то он тоже хотел бы умереть. Он был молод, и с ним мало считались в замке, где управляли его мать и брат и где Морэя считали самым важным человеком в Шотландии, но он сгорал от желания помочь ей; он хотел отдать свою жизнь за нее. Он с готовностью сделал бы это и считал бы это божьим благом. Именно это он пытался сказать ей.