Королева Теней
Шрифт:
Было так много вещей, которые он хотел ей сказать — хотя, возможно, он просто спросит, как, черт возьми, она могла пропустить удар в бок. Она исцелила себя, и он даже не узнал бы о ранах, если бы не дыры в областях ребер, спины и рук в черном ассасинском костюме.
Когда целительница осматривала спящую королеву, она сказала, что Аэлина исцелила себя слишком быстро, слишком неаккуратно — и срастила свою плоть вокруг нескольких стеклянных осколков в спине. Наблюдать за тем, как целительница раздевает ее догола, а затем начинает осторожно
Аэлина все это время проспала, что было милосердием по его мнению, с учетом того, как глубоко целительница разрезала ее, чтобы добраться до стеклышек.
Ей повезло, что они не задели ничего жизненно важного, сказала лекарка.
Когда все кусочки извлекли, Рован использовал свою магию, чтобы медленно—так медленно, черт его подери—залечить раны снова. Что оставило пробелы в татуировке на ее спине.
Он заполнит их, когда она поправится. И научит большему в полевом лечении.
Если она когда-то проснется.
Сидя на стуле подле ее кровати, Рован снял носком ботинки и осторожно потер бледное место, где задержалась боль в ноге. Эдион как раз заканчивал отчет о текущем состоянии замка. Спустя три дня, генерал все еще ничего не говорил о том, что произошло — о том, что он был готов отдать свою жизнь, чтобы защитить Рована от Валгов, или о том, что король Адарлана мертв. Что касается вышеупомянутого, то Рован отблагодарил его единственным известным ему способом: подарил Эдиону один из своих кинжалов, выкованных одним из величайших кузнецов Доранеллы. Эдион сначала отказался, настаивая на том, что не нуждается в благодарности, но с тех пор не снимая носил клинок у себя на поясе.
А что до последнего… Рован только раз спросил, что чувствует генерал в отношении смерти короля. Эдион лишь сказал, что хотел бы, чтобы этот ублюдок страдал дольше, но смерть есть смерть, так что он не против. Ровану было интересно, правда ли он так считал, но Эдион скажет ему об этом, когда оправится и будет готов. Не все раны можно залечить магией. Рован слишком хорошо знал это. Но они лечатся. Со временем.
И раны замка, и города — это тоже поправимо. Он стоял на поле боя, когда битвы заканчивались, земля была все еще пропитана кровью, и он жил, чтобы наблюдать, как шрамы медленно затягиваются, десятилетие за десятилетием, на землях, на людях. Так что, Рафтхол тоже исцелится.
Даже если последний доклад Эдиона о замке и был очень мрачным. Большинство прислуги выжило, вместе с несколькими придворными, но казалось, что множество тех, кто остался при дворе — придворные, которых Эдион знал как никчемных, коварных исчадий ада — не пережили. Будто принц стер грязное пятно со своего замка.
Рован содрогнулся от этой мысли, глядя на двери, в которые только что вышел Эдион. Сила крон принца была просто огромной. Рован никогда не видел ничего подобного. Ему нужно обуздать ее – приручить ее – иначе есть риск, что она уничтожит
И Аэлина — эта великолепная, безумная идиотка — тоже пошла на огромный риск, объединяя свою силу с его. Магия принца неопытна и могла принять любую форму. Аэлина могла выжечь себя дотла за секунду.
Рован повернул голову и посмотрел на нее.
И увидел, что она смотрит на него в ответ.
– Я спасла мир, - сказала Аэлина, ее голос прошуршал словно гравий, - и тем не менее, я просыпаюсь и вижу, как ты бесишься.
Мы достигли этого общими усилиями, - сказал Рован, сидя на стуле рядом.
– И я бешусь более чем по двадцати разным причинам, большинство из которых связаны с тобой, принимающей самые безрассудные решения, которые я когда-либо...
Дорин, - выпалила она.
– Он—
В порядке. Спит. Его не было так же долго, как и тебя.
Шаол—
Спит. Требует лечения. Но живой.
Тяжесть свалилась с ее плеч. А потом…она посмотрела на Фэйского принца и поняла, что он невредим, что она в своей старой комнате, что они без цепей или ошейников, и что король… То, что сказал король перед смертью…
Огненное сердце, - пробормотал Рован, вставая со своего стула, но она покачала головой. Движение отразилось пульсацией в ее голове.
Она сделала вдох, чтобы успокоится, вытирая глаза. Боги, ее рука жутко болела, ее спина жутко болела, ее бок жутко болел…
Больше никаких слез, - сказала она.
– Никаких рыданий.
Она опустила руки на одеяла.
Расскажи мне...все.
И он рассказал. Про адский огонь, про Вэрдовских псов и про Лоркана. А затем и о прошедших трех днях, об организации и лечении, о том, как Лисандра пугала всех до полусмерти, превращаясь в призрачного леопарда каждый раз, когда один из придворных Дорина переходил черту.
По окончании Рован сказал:
Если ты не можешь говорить об этом, ты не—
Мне нужно поговорить об этом.
С ним — только с ним. Слова полились, и она не плакала, когда объясняла, о чем говорил король, о чем он заявил. И о том, что наделал Дорин. Лицо Рована оставалось отрешенным, вдумчивым все это время. В конце концов, она спросила:
Три дня?
Рован серьезно кивнул.
Отвлечь Эдиона управлением замка было единственным возможным способом, а то я боялся, что он начнет грызть мебель.
Она встретилась взглядом с этими хвойно-зелеными глазами, и он снова открыл рот, но Аэлина издала небольшой шум.
Прежде, чем мы скажем что-то еще…
Она бросила взгляд на дверь.
Ты поможешь мне добраться до ванной. Или я намокну.
Рован издал смешок.
Королева свирепо глянула на него и села, движение было мучительным, изнурительным. Она была голой, не считая чистого нижнего белья, в которое кто-то ее одел, но она сочла его достаточно приличным. В любом случае, он видел каждую часть ее тела.