Королева викингов
Шрифт:
Последняя из улиц, по которой ехала Гуннхильд, выходила на рыночную площадь. Торговцы и покупатели прижались к прилавкам, пропуская лошадей. Все разговоры и споры сразу стихли. Люди смотрели на пришельцев с заметным недоверием. Однако никаких признаков ненависти Гуннхильд не заметила и решилась слегка приподнять руку, сделав намек на приветственный жест. Аринбьёрн говорил, что такое отношение простонародья понятно: за последнее время прошло столько войн, несших с собою по всей земле грабеж, пожары и смерть. Они молили своего Бога, чтобы их новый правитель смог обеспечить им мир хотя бы на некоторое время и не оказался слишком уж властным. Если бы они почувствовали, что их надежды сбываются, сказал Аринбьёрн, то Эйрика начали бы встречать приветственными криками.
На
Но древние строители и сами превратились в пыль. Она слышала, что их Ромаборг был разрушен чуть ли не до основания. Их Миклагар, укрывшийся на восточном краю Средиземного миря, все еще славился богатством и силой, но населявший его народ говорил теперь на совсем другом языке. Здесь же и сегодня имелись жизнь и сила, достаточные для того, чтобы породить новое величие.
Затем мысли королевы переключились на возвышавшийся перед нею собор. Отряд подъехал уже совсем близко — копыта звонко цокали по каменным плитам. Каменной — сложенной из блоков мягкого желтого Йоркского известняка — была и церковь. По сторонам неподалеку от нее стояли три крупных здания, но по сравнению с церковью они казались чуть ли не маленькими. Нигде в Норвегии, Дании или Свитьёде не было ни одного столь же высоко и искусно выстроенного здания, как это. Колонны по сторонам от входа были так велики, что можно было подумать, будто их изваяли руки великанов, но при этом были гладкими, как струганая доска. Между ними, чуть в глубине, находились распахнутые во всю ширь огромные арочные двери. Гуннхильд сразу заметила, что их каменные косяки были покрыты резьбой в виде гирлянд из листьев. Ну, а башня, казалось, стремилась дотянуться до небес.
Эйрик остановил коня, спрыгнул с седла и повернулся, чтобы помочь сойти наземь королеве. А та, опершись на его мощную руку, почувствовала, как по всему ее телу пробежала дрожь, очень сходная с приливом похоти. Он, видимо, что-то почувствовав, усмехнулся.
— Ты же не боишься, правда? — прошептал он. — Это совсем не больно и не причинило мне никакого вреда.
Она ответила ему улыбкой — волчица волку.
— Я ни разу еще не слышала, чтобы это смягчило чей-нибудь нрав, — тоже шепотом ответила она. — А ты что, действительно рассказывал священнику о своих грехах? Мне кажется, что ты скорее должен был хвастаться ими.
— Он отпускает мне грехи. Впрочем, я, конечно, не собираюсь встречаться с ним третий раз. — Второй раз был вчера, так как архиепископ сильно боялся, что Бог оскорбится, если король не исповедуется перед тем, как его королева и дети примут крещение. Эйрик решил, что отказ может повлечь за собой больше неприятностей, чем того стоит, а то и приведет к каким-нибудь дурным последствиям.
А вот Гуннхильд внутренне трепетала, хотя по ее лицу никак нельзя было этого заметить. Она собиралась поклониться не какому-то мелкому божку. Его почитатели заполняли землю на юге до Средиземного моря и страны мавров, на востоке доходили до бескрайних равнин, населенных вендами. [22] Все больше и больше их встречалось на севере. Правда, викинги грабили его дома, кои назывались святыми храмами, резали его служителей и за это отнюдь не претерпевали страданий больше, чем их выпадало каждому смертному. Но и тех, кто отворачивался от Одина, тоже не постигали какие-либо кары.
22
Венды— древнейшее наименование славянских племен западной ветви.
И
Но она ни за что не позволила бы никакому верованию укротить свои стремления. Она сможет найти свой собственный путь. Впрочем, до тех пор, пока она не поймет как следует Белого Христа, она не станет открыто насмехаться над ним, не станет, не таясь, нарушать его законы. Не исключено, что самая большая надежда для ее крови связана именно с ним.
Все же ей было ведомо многое из тайных знаний, она ощущала их и потому не испытывала особого напряжения, шествуя рядом со своим мужем к дому Христа.
Дети, вошедшие следом, вели себя необычайно тихо. Дружинники, конечно, не могли снять шлемы и кольчуги — они испортили бы этим весь вид. Аринбьёрн велел им выстроиться у самой стены. А сам он встал в дверях, опираясь на устремленное вертикально вверх копье. Толпе вовсе незачем был глазеть на то, что будет происходить в соборе.
Королевское семейство встречали три священника в белых одеждах. Они улыбнулись; они подняли руки в благословении. Внезапно, как в кошмаре, Гуннхильд вспомнила, как она обманула финнов, чтобы убить их. Если бы только Торольв… Нет, Торольв тоже мертв, он погиб в этой самой Англии и погребен своим злобным братом Эгилем. Теперь Ольв. За спиной у нее стояли Гамли и Гутхорм, ее сыновья, теперь уже воины, пролившие кровь врагов, но как же они были еще молоды! Если бы здесь был ее крепкий и непреклонный брат Ольв Корабельщик… Но он остался на Оркнеях, сказав, что уже достаточно преуспел в жизни. Кроме того, королю нужно было иметь там своего человека, который мог бы разговаривать от его имени с моряками его собственных кораблей, иначе Торфинн Раскалыватель Черепов сможет оказаться даже выше самого короля.
И он не сказал, что, если дела у его сестры и ее семейства пойдут неладно, он сможет принять их всех и помочь им.
Гуннхильд отправила эту мысль, трепещущую и назойливую, как летучая мышь, прочь, в ту темноту, откуда она появилась. Как она смогла найти ее? Почему? Ведь Один, Отец Колдовства, не был мстительным.
Да и вообще, сегодня ей не был нужен ни один человек, кроме того мужчины, который шел с нею рядом. Бок о бок они переступили порог.
В просторном вестибюле Эйрик и его сыновья сняли мечи и поставили их к специальной стойке. Ангел, нарисованный на оштукатуренной стене, следил за тем, как мужчины разоружались, подняв над головой меч, словно победитель. А когда они вступили в высокий сводчатый неф, грянуло пение хора — песнопения на незнакомом Гуннхильд латинском языке то оглушительно гремели, то стихали почти до шепота; они показались ей почти столь же жуткими, как финские колдовские песни. Послышались стоны и завывания органа. Впору было подумать, что скальдами Христа стали море и камень.
Солнечный свет, вливавшийся через застекленные окна, сделал невидимыми огоньки свечей, горевших на тридцати алтарях. Со стен недовольно смотрели святые. Хотя снаружи бушевал и куражился ветер, камни сохраняли прохладный воздух в неподвижности. Явственно ощущался запах ладана. Знатные люди города и окрестностей наблюдали, как их новый король в сопровождении своей семьи неторопливо идет по проходу. Некоторые улыбались. Они были не прочь помочь уроженцу севера взять верх над чужим для них англичанином, который ни во что не ставил их собственные законы и права. Сегодня же, немного позже, Эйрик устроит всем этим людям пир и будет наделять их дарами. Гуннхильд ожидала этого. До сего дня она видела лишь некоторых из них, да и то мельком.