Королева Виктория

Холт Виктория

Когда мы вернулись во дворец, я была так счастлива. Герцог Веллингтон явился поздравить Альберта, и маленький Артур, названный так в честь герцога, бывшего одним из крестных, преподнес ему небольшой букет цветов. Артур, конечно, не понимал, что происходит, но выполнил свою роль блестяще.

День, столь заполненный радостными впечатлениями, еще не закончился. Вечером мы поехали в Ковент-Гарден слушать «Гугенотов». По дороге и в самом театре нас восторженно приветствовали. Я услышала возглас «Добрый старина Альберт!», и чаша моего счастья переполнилась.

Среди приглашенных на выставку были наследный принц Пруссии с женой. Альберт и я были очень рады, что они привезли с собой сына, принца Фридриха-Вильгельма или — как его называли в семье — Фритца.

Ему было двадцать два года, и хотя его нельзя было назвать красивым, его прекрасные голубые глаза придавали ему очарование. Я заинтересовалась им, потому что знала о планах Альберта насчет него и Викки. Его мать, принцесса Августа, была очень милая особа, и я сразу к ней расположилась. Мы говорили с ней о Викки и Фритце, я рассказала ей о планах Альберта, и она, выразив согласие, отнеслась к ним с восторгам. Было отрадно видеть, что Фритц и Викки сразу понравились друг другу.

В конце июля мы отправились в Осборн. Это было очень счастливое время из-за успеха, которым пользовалась выставка. Мы только о ней и говорили. Она должна была закрыться 15 октября — в двенадцатую годовщину нашей помолвки. Я сказала Альберту:

— Столько времени потребовалось народу, чтобы узнать тебя, понять и оценить по достоинству.

В ноябре умер дядя Эрнст. Известие о его смерти поразило меня. Я никогда не любила его; он был странной таинственной личностью; но теперь, когда «пугало» моего детства исчезло, я испытывала какую-то печаль. Он оказался одним из самых популярных королей в Европе. Он принимал большое участие в жизни своего народа, и когда революционная гроза разразилась в Европе, он с легкостью подавил зачатки мятежа в Ганновере. Теперь королем Ганновера стал мой бедный слепой кузен Георг.

Вскоре стали поступать тревожные новости из Франции. Луи Наполеон изменил форму в армии и восстановил на знаменах императорских орлов, что явно свидетельствовало о том, что у него милитаристские устремления. Лорд Джон считал, что мы должны укрепить местное ополчение. Пальмерстон был другого мнения. Его международная политика всегда была агрессивной; он высылал свои канонерки по малейшему поводу. Хотя я его и не выносила, втайне я была склонна согласиться с его политикой, потому что была убеждена — ничто так не усмиряет нарушителей спокойствия, как демонстрация силы. Пальмерстон требовал всенародного ополчения и на меньшее не соглашался. На этом они не сошлись с лордом Джоном, и в результате правительство пало. «Итак, я с Джонни рассчитался», — комментировал происшедшее неукротимый Пэм.

Я послала за лордом Дарби, лидером партии тори, и предложила ему сформировать правительство, что он и сделал. Правительство оказалось слабым и долго не продержалось. Важный факт заключался в том, что Бенджамен Дизраэли [54] получил пост министра финансов и лидера палаты общин.

Я заинтересовалась этим человеком. Он был такой необычный. Сначала я ужаснулась, узнав, что он еврейского происхождения, смуглый, с темными глазами и бровями и темными кудрями, которые, как я слышала впоследствии, он красил. Он с успехом опубликовал несколько романов, был знаменитым оратором. Я пригласила Дизраэли с женой во дворец, что удивило многих, поскольку считалось, что с подобными личностями я могу иметь дело только в случае крайней необходимости. Но мне было интересно, так как я много слышала о нем. Говорили, что он женился на Мэри Энн Уиндем ради денег, но в Лондоне не было более любящей пары. Поэтому мне очень хотелось увидеть эту чету. И я не разочаровалась, хотя и нашла Мэри несколько вульгарной, не столько по внешности, сколько по манере говорить. Он же выражался очень цветисто, но интересно.

54

Дизраэли, Бенджамен, граф Биконсфилд (1804— 1881) — премьер-министр в 1868 и 1874—1880; министр финансов в 1852, 1858—1859, 1866—1868; лидер консервативной партии, писатель.

Еще

одно событие глубоко поразило меня — это смерть герцога Веллингтона. Правда, он был очень стар, но достаточно бодр. Он часто посещал выставку, и его всегда радостно приветствовали. В нем никогда не забудут героя Ватерлоо. Его пышные похороны стали событием. Теннисон [55] написал на его смерть великолепную оду, и даже лорд Пальмерстон сказал, что ни один человек не пользовался всю свою жизнь такой любовью, уважением и почтением со стороны своих соотечественников. Похоронная процессия прошла по Конститьюшн-Хилл, Пикадилли и Стрэнду к собору святого Павла. За гробом следовало до полутора миллионов скорбящих. Я чувствовала себя одинокой. Все они уходили… все мои добрые старые друзья.

55

Теннисон, Альфред (1809—1892) — английский поэт сентиментального направления.

Повсюду были перемены. Кабинет лорда Дарби долго не продержался, и я была вынуждена поручить сформировать правительство лорду Эбердину. В стране было сложное положение. Нам было необходимо сильное правительство. Все изменилось… даже названия. Виги теперь называли себя либералами, а тори распались на две группы: те, кто был за протекционизм под руководством лорда Дарби и Бенджамена Дизраэли, и те, кто называл себя сторонниками Пиля и требовал свободы торговли, их возглавлял лорд Эбердин.

Для создания сильного правительства была необходима коалиция, чего и пытался достичь лорд Эбердин. Он включил в свой кабинет лорда Джона Рассела и лорда Пальмерстона — вигов, или либералов, а со стороны сторонников Пиля — Гладстона [56] и самого себя.

56

Гладстон, Уильям Юарт (1809—1898), премьер-министр в 1868-1874, 1880-1885, 1886, 1892-1894, лидер либеральной партии с 1868.

Я была довольна, и мне очень нравился лорд Эбердин. Это была отличная мысль — включить лучших людей из обеих партий. Я, конечно, не любила Пальмерстона, но он был сильной личностью, а для страны было важно иметь твердое руководство, поэтому мне пришлось подавить мои предубеждения.

И во время этих серьезных перестановок в правительстве я обнаружила, к моему ужасу, что опять беременна. Я так надеялась, что маленький Артур будет последним, но этому было не суждено сбыться.

Боюсь, что я была несколько раздражительна, обвиняя Альберта в равнодушии к моему положению и кощунственно обвиняя высшие силы, обрекшие женщину на ужасы деторождения.

Альберт был добр в своем обычном полуснисходительном духе, называя меня «милое дитя», как будто я оставалась ребенком, и ему требовалось все его терпение, чтобы иметь со мной дело.

Однако на мою долю выпало и некое утешение. Сэр Джеймс Кларк, который знал, как я боялась этих ужасных родов, спросил меня, не хочу ли я испробовать новое средство — хлороформ. Я о нем слышала. Альберт отнесся к этому без особого восторга. Он верил, что Бог обрек женщин на страдания — возможно, за то, что их прародительница предложила Адаму яблоко, и что Бог предначертал нам с твердостью переносить эти страдания.

Но я была не в настроении слушать Альберта. Я больше хотела слушать сэра Джеймса, который сказал, что хлороформ не вреден ни для матери, ни для ребенка. Правда, церковь восставала против него. На что я возразила, что это неудивительно, так как все они мужчины. В газетах шли споры, пользоваться болеутоляющим средством или нет. Я решилась. У меня больше не было сил это выносить. Я испробую хлороформ. Так я и сделала.

Я была поражена. Как все прошло легко! Только меня начали мучить боли… и в следующий момент я уже лежала, как бы просыпаясь после мирного сна.