Королева Жанна. Книги 4-5
Шрифт:
Он опустил ее, мокрую и обмякшую — она без сил ткнулась ничком в одеяло, — встал, отошел к окну. За окном был полный, абсолютный мрак.
— Это величайшее преступление, уж хуже этого не бывает, — сказал он тихо, обыденно. Она лежала неподвижно, даже не дрожала. Он повернулся к ней и продолжал издали: — Это мой предел. Весь мир содрогнется. И сделал это я, один я. Будут говорить: кровавый палач Фрам. Фанатичный людоед Чемий, лжепастырь, воплощенный Антихрист. Они пили королевскую кровь, прямо из чашки, и закусывали королевским мясом. Так скажут про них. Про меня будут говорить другое. Изменник Лианкар. Подколодная змея, пригретая на королевской груди. Правда. Lili [83] , как говорит наш друг граф Финнеатль. Но правда не вся. — Он
83
Правда (фриг.).
— Да, — глухо отозвалась женщина.
— Не бойся меня. Я не отдам тебя Чемию. Ты слышишь?
— Да.
Пробило два часа.
— Длинная вещь — время, когда его замечаешь. Она очень чувствует его сейчас… Но ведь не каждую же секунду ей больно, а? — вдруг спросил он озабоченно. — Ведь черные хвосты чинят ей допрос… спрашивают у нее всякую чушь… На это тоже уходит время… Господи, только бы она говорила побольше… все равно что, лишь бы говорила, говорила… Вот я — говорю, говорю, а время идет… ведь идет… а?..
— Ты сходишь с ума, — простонала женщина, — и я сойду с ума… Джузеппе, carissimo mio [84] … перестань!
Он дребезжаще захихикал и никак не мог остановиться.
— Ну нет… не ждите… хи-хи-хи… я-то с ума не сойду… Все сойдут с ума… ты сойдешь сума… и Фрам… хи-хи-хи… этот государь… il principe [85] … [86] хи-хи-хи… сойдет с ума… и все крысы, белые крысы, серые крысы, черные крысы… все сойдут с ума… а уж потом… хи-хи-хи… потом-потом-потом уж я… хи-хи-хи…
84
Драгоценный мой (ит.).
85
Князь, государь (ит.).
86
Il principe— государь, князь (ит.), название знаменитой книги Н. Макьявелли (есть русские переводы). Лианкар издевается здесь над титулом Фрама — принцепс, император (лат.).
Паэна Ластио поднялась в постели, смотрела на него дикими глазами.
— Ты дьявол! Дьявол! — завопила, заревела она. — Я боюсь тебя! Не подходи, ааа! Лучше убей! Отдай палачам! Я больше не могу-у!
— А, вот и тебе стало страшно, шлюха! — зарычал он в ответ, и она обрадовалась — обрадовалась его голосу, обрадовалась даже этому оскорбительному слову, — перед ней был здоровый человек, не безумец. — А мне не страшно? Я тебе уже битый час толкую о том, что происходит сейчас, этой ночью, а ты… ты лежишь, как кукла, и помнишь наставления отцов-иезуитов, ты шпионишь! Крепко же они вбили их в тебя, если их даже плетью не выбьешь! Ну и отлично, я сам больше всего люблю шпионов! Мне не мешает твой шпионаж! Но сегодня у меня раскололась душа, мне надо кому-то выкричаться… прах тебя возьми, потом пиши все в своих донесениях, но сейчас-то я хочу видеть живого человека, а не куклу! У меня сегодня все сердце вывернуто наизнанку! Ты думаешь, я собираюсь каяться? Как бы не так! Да и кому? Господу Богу? Если он есть… — Паэна Ластио перекрестилась… —
87
Каюсь (лат.).
Тут он снова запнулся. Паэна Ластио проглотила клубок.
— Ты ненавидел ее? — спросила она тоненьким голоском.
— Не твое дело! — грубо рявкнул он. — Ах, Чемий, старый крокодил! Как мы с ним работали! Какой spectaculum с интердиктом мы разыграли!.. Этого блаженного дурака Гроненальдо не надо было и манить в силок, сам пошел… ему бы вообще в кресле сидеть, а не политикой заниматься… Мы со старцем надули решительно всех! И что же?! Сделал свое дело — и уходи?! Теперь мы тебя уничтожим!..
— Джузеппе, caro mio, — сказала Паэна Ластио, — ты чувствуешь опасность, я же вижу.
Он подошел и сел рядом с ней.
— Да, — сказал он так же просто, по-человечески, — я чувствую опасность. Скажу больше: когда я спускался по лестнице, я воочию видел себя на эшафоте. Как будто кто-то гравюру держал передо мной, такую четкую, с резкими тенями: Лианкар на помосте, и все смотрят на него. Никогда прежде не видел таких снов с открытыми глазами. И я испугался. И ты… и ты тоже наконец-то испугалась… Теперь мы поймем друг друга… Иди сюда…
Она прильнула к нему, он обнял ее и коснулся губами ее соленых ресниц.
Пробило три часа. Они вздрогнули оба — как одно существо.
— Джузеппе! — вдруг вскрикнула она. — Гляди, светает!
За окном было еще темно; но чернота сменилась густой синевой. Герцог Марвы сказал:
— Ей осталось полтора часа… Между четырьмя и пятью…
Она поежилась. Теперь она ждала рассвета, как соучастница. Он погладил ее вспухшую спину под пеньюаром.
— Очень больно?
— Нет, caro mio, нет…
Он смотрел в окно, знакомо прищурив глаза. Он думал о будущем.
— Ты права, донна: никаких реальных обвинений они против меня не имеют, одну ненависть. Ну, за это я с ними поквитаюсь… Мы устроим им бомбу погромче интердикта…
Паэна Ластио улыбнулась:
— Ты уже говорил о ней с Финнеатлем?
— Что?.. Нет, не говорил. Просто мы с ним одинаково думаем… А он что говорил тебе, ну, признавайся, шпионка…
— Он велел мне найти ее, и я на днях узнала, где она…
— Как ее зовут, я забыл?
— Ее имя Бригита д'Эмтес.
— Мне, право, жаль, что я не смог познакомиться с ней…
— Боже упаси… Она просто-напросто отбила бы тебя у меня…
— Отбил же тебя Финнеатль у меня…
— Ну, сейчасдаже он не стал бы этого утверждать…
— Ты очень мила. Так что же предлагает Финнеатль?
Паэна Ластио, обняв его, зашептала ему в самое ухо. Лианкар слушал, одобрительно хмыкал. Синева за окном уходила вверх, наливалась бледным, зеленоватым светом зари.
Ночь прошла, и Лианкар остался Лианкаром.
Глава LXV
SOTTO VOCE [88]
Motto:
О нет, Модо и Мего — злые духи Не из простых. Князь тьмы — недаром князь.«Я уже умерла? Или нет еще? Это моя рука. Коснусь ею лица. Нет, наверное, я еще жива. Где я — в постели…»
Жанна осторожно приоткрыла глаза и увидела каменный сводчатый потолок.
88
Вполголоса (ит.).