Королевская кровь-12. Часть 2
Шрифт:
Дети изнутри радостно толкались — и они как воробышки плескались в этом сиянии.
Я шла, положив руку на живот, и видела изумленно поднятые лица людей, просветлевшего и помолодевшего Леймина, тихо плачущую леди Лотту рядом с улыбающимся Берни, и золотые солнышки над ранеными. Жену Энтери Таисию, которая все это время стойко переносила отсутствие мужа и самоотверженно трудилась в госпитале. Риту, вцепившуюся Таммингтону в руку, светящуюся изнутри Лариди, раненых, поднимающихся с постелей, людей, опускающихся на колени. Я слышала благодарственную и торжественную молитву старенького священника — и слова, которые он сказал после того, как целительный
— Все закончилось. Наш мир устоял.
Вокруг загомонили, засмеялись и заплакали, начали обниматься. Я, улыбаясь, стояла посреди моря ликующих людей и думала о том, что где-то сейчас так же радуются мои сестры, и что по письму Ани Люк уже должен быть на полпути ко мне — и когда он прилетит, я его точно убью за то, что полетел в такую бурю. Или расцелую, потому что полетел ко мне, несмотря ни на что.
Я ведь тоже бы полетела.
Я думала о том, как одиноко сейчас Алине в бункере и надеялась, что мое письмо дошло до нее, — и что от Василины пока нет писем, а, значит, в столице до сих пор неладно, и, значит, Алина еще не скоро окажется рядом с родными. Ее возвращение я почувствовала больше двух часов назад, и это было так, будто тонкая струна, соединяющая меня с сестрой, вдруг напиталась силой, завибрировала. До этого, когда я мысленно искала Алину, я ощущала нашу связь слабой — так бывало и с другими сестрами, когда они спали или болели.
И пусть я не видела девочек, но я четко знала, что все они испытывают то же, что и я — невероятное, невыразимое облегчение и счастье. Оттого, что наша Алина вернулась. Оттого, что все закончилось.
Оставалось дождаться Люка. Он не мог не вернуться. Не мог.
Я подавила плеснувшую изнутри панику, развернулась и пошла на выход — Осокин и гвардейцы прокладывали мне путь, прося освободить дорогу. Не только мне пришла в голову мысль выйти — просидевшие под землей с раннего утра люди устремились к дверям из подвала.
Чего стоило нашим гвардейцам и людям Леймина избежать давки — я не знаю. Меня выпустили в числе первых, и я под присмотром Марии и Осокина вышла на крыльцо, ступила чуть в сторону, чтобы пропустить радостных людей. А затем и вовсе дошла до середины оранжевой от одуванчиков полянки и села на траву, греясь на солнце.
Полуденный мир смотрел на меня свеженький, целый, яркий, умытый грозами, очистившийся испытаниями.
Трещины, в которой плескалось море в пятнадцати метрах от Вейна, больше не существовало — она была доверху заполнена темной породой, горячей, но уже безопасной. Море потихоньку уходило на свое место, волны успокаивались, — побережье изменилось, на месте зарощенных трещин теперь были мысы, уходящие в море.
Я с холма, на котором был расположен Вейн, видела далекую Маль-Серену — за ней, почти сливающийся с морем, погружался в воду гигант, защищавший остров. Небо светлело, ветер мешал запах остывающей лавы с ароматом зелени и моря. Тяжелые, огромные грозовые облака рассеивались на глазах.
Будто кто-то невидимый наводил в нашем общем доме порядок.
Мне было так хорошо на этом солнце, под этим небом, так спокойно, что я решила, что ни за что отсюда не уйду. Мне принесли плед и шляпку, и я села, умиротворенно глядя на солнце. Через несколько минут ко мне присоединилась леди Лотта, затем подошла Рита. И мы молча сидели, прижавшись друг к другу, думая о том, какова будет наша жизнь теперь. Вокруг кипела работа — Берни обходил замок, кто-то из слуг убирал стекла от разбитых окон, а кто-то, уставший от ожидания конца так же, как и мы,
Мы молчали, но знали, кого мы ждем. И боялись спугнуть надежду словом сомнения.
Спустя пару десятков минут мне в руки опустилась огнептица с медицинской склянкой. В ней лежало письмо от Алины.
Сестра была немногословна, и эта краткость сказала мне о многом. Я заморгала и всхлипнула, улыбаясь:
«Я очень хочу вас всех увидеть. Люблю тебя, Марина».
Я бы тоже вряд ли блистала эпистолярной гениальностью после нескольких месяцев путешествия в другом мире.
Было и письмо от Ангелины, которое заставило меня похолодеть, несмотря на жаркое солнце. Похолодеть и представить, как выцветает мир вокруг, если бы не произошло чуда. После строк о том, что с ней и Нории все в порядке, она писала:
«Надеюсь, мое письмо дойдет быстрее, чем Лукас расскажет тебе о случившемся. Я знаю, как близки вы с бароном фон Съедентентом, Марина, и сразу скажу: сейчас с ним все в порядке. Но сегодня он погиб на моих глазах, удерживая щит над порталом против бога, и, если бы у барона не вышло, Алину на Туре мы могли бы не увидеть. Жив он только благодаря милости Черного Жреца, и это случилось уже после того, как Лукас улетел. Очень жду, когда мы все сможем увидеться и узнать то, что происходило с каждой из нас эти дни, а в случае с Алиной — и месяцы…»
Я очнулась только когда свекровь деликатно протянула мне платок — оказывается, я тихо плакала, читая и перечитывая эти строки. Сердце мое сжималось от ужаса, я жалела и себя, и Викторию, представляла, что творилось с ней, я хотела увидеть Мартина, чтобы обнять его и убедиться, что он живой, я думала о том, где же Люк и не случилось ли что с ним по пути, — и меня накрыло такой паникой, что доктор Кастер, присмотревшись, принес мне успокоительных капель.
Через час перед замком опустился мой муж, и я, уже впавшая в нервное оцепенение, выдохнула, прикрывая глаза от солнца, и пошла ему навстречу. Леди Лотта и Рита деликатно отстали на пару десятков шагов.
Он был обнажен — и появившийся неоткуда Ирвинс подал ему свой сюртук, который Люк обвязал вокруг талии. Он был голубоглаз, расслаблен, сильно небрит, и широко, чуть кривовато улыбался, — и сколько же несказанного я видела за этой улыбкой! Замедлившись за несколько шагов, я судорожно вздохнула — так я любила его, бесконечно, всем сердцем любила.
— Ну что? — спросила я, подойдя вплотную и заглядывая в его глаза. — Ты всех победил, Люк?
Щека его под моей ладонью была шершавой, губы, которых я коснулась губами — теплыми. От него пахло ветром и свободой.
— Я сделал это для тебя, детка, — хрипло подтвердил он и склонился, чтобы поцеловать меня снова.
Далеко-далеко на Лортахе искалеченная, искореженная, почти убитая ударом чужака тень доползла до затопленной Лакшии и нырнула в разрушенный холм, полный сытой старой крови и силы. Там она свернулась в шар и погрузилась в целительный анабиоз, одной частью сознания наблюдая за тем, что происходит вокруг, а другой — глядя вглубь себя.
Так слаба она была, что много лет потребуется ей, чтобы окрепнуть, и много десятков, а то и сотен лет — чтобы вырастить из себя вновь четырех богов.