Королевская кровь. Расколотый мир
Шрифт:
Хотя сейчас слюны уже не осталось.
Алина пробыла внутри убежища всю ночь и полдня. И опасалась выйти – потому что люди возвращались несколько раз, бродили вокруг под то и дело набегающими грозовыми тучами, нервно переговариваясь, и принцесса очень боялась, что кто-то заметит щель в стволе. Но пока ей везло.
Очень хотелось пить, а вдали снова слышались едва уловимые раскаты грома. Ей казалось, что она с ума сойдет, если вода вновь будет так близко, а попить она так и не сможет. А уж о еде и думать
Через пару часов по стволу забарабанил дождь, зашумел в кронах, заревел, прерываемый вспышками молний и громовым грохотом. Алина, сжавшись на дне своего укрытия, уговаривала себя не вставать, не раскрываться, но в голове уже мутилось от жажды, а гроза явно уходила вместе с возможностью попить, и принцесса, трясущимися руками цепляясь за край щели, уперлась ногами в разные стороны ствола и полезла наверх.
Вода лилась с небес, струями стекала с широких зеленых листьев папоротников, и Алина ловила ее ртом, набирала в ладони, пила, умывалась, радуясь до слез, то забывая о возможных преследователях, то испуганно озираясь.
Тогда-то она и увидела смутный серый силуэт далеко меж деревьев, в ливневой пелене, метнулась за дерево – как назло, с этой стороны ей никак было не забраться наверх, а если она подойдет с другой, ее наверняка увидят. Принцесса схватила лежащую на мхе коряжистую палку и прижалась спиной к шершавой темной коре, испуганно замерев. Может, показалось? Ну пожалуйста, только бы показалось!
Шли секунды, тянулись минуты, гроза уже почти совсем стихла, а Алина все еще вслушивалась, опасаясь выглянуть, – и все же очень осторожно сместилась, вытянула шею, краешком глаза пытаясь разглядеть, есть ли там кто. Услышала шаги с другой стороны, повернулась, взвизгнула – и бросилась с палкой на какого-то огромного страшного мужика. Ее руку до обидного быстро и больно перехватили, выбили палку, развернули, вжав лицом в мокрый ствол, – и Алинка застонала, лягаясь назад, выворачиваясь, несмотря на боль и панику, лупя крыльями, даже головой долбанула назад и локтем, обезумев от ужаса, как загнанное животное. Сзади выругались, что-то крикнули в ухо, еще, еще раз – она не слышала и не могла понять, борясь за себя, пока ее не зафиксировали окончательно, впечатав в ствол. И принцесса, прижатая к коре, царапаясь о нее, продолжала молча, упрямо выкручиваться и пытаться колотить ногами.
– Тихо! – рявкнули над самым ухом. – Стоять! Тихо! Богуславская, не дергайтесь, богов ради, хотя бы десять секунд, иначе я за себя не ручаюсь!
Алина замерла, тяжело дыша и широко раскрыв невидящие от страха глаза. Захват стал мягче, затем ее и вовсе отпустили.
– Услышали меня? – произнес все тот же недовольный,
Она повернулась, коснулась саднящим затылком ствола, прижала руку ко рту, глядя на незнакомого черноволосого мужика, бородатого и странно одетого. За спиной его были два черных крепких крыла – от плеч до ягодиц; из-за них с перепугу он и показался ей огромным.
– Лорд Тротт? – произнесла Алина тоненько, протянула руку и недоверчиво коснулась его влажной заросшей щеки. И тут же отвела ладонь. Взгляд ее метался по его лицу, остановился на губах. Да, губы, тонкие, четко очерченные, поджатые, принадлежали профессору. И глаза… форма, и брови… и скулы.
– Вы тоже выглядите иначе, – сухо проговорил Тротт, осматривая ее. Задержал взгляд на выступающих ребрах, присел, коснулся рукой раны на ноге, поджал губы сильнее. Развязал мешок, что-то достал из него. – Поднимите руки.
Алина тупо, как кукла, выполнила команду, слишком ошеломленная, чтобы стыдиться, и профессор довольно грубо натянул на нее какую-то одежду, пахнущую морем и похожую на очень просторную сорочку до колен, которая прижала мокрые крылья к спине.
– Еще раны есть?
Принцесса замотала головой, не в силах издать ни звука.
– Сколько вы не ели?
Она открыла рот, заморгала, с силой потерла кулаком глаза, всхлипнула и, стыдясь себя, с облегчением разревелась.
Очень далеко от них, в огромном, воняющем нечистотами, кровью и дымом лагере армии тха-нор-арха, императора Лортаха, царило возбужденное оживление. Сверху равнина, занятая наемниками и солдатами, напоминала гигантский клокочущий котел, из которого в небеса вырывались шум людских голосов и резкие приказы командиров, рев и свист инсектоидов, блеянье мелких местных коз и петушиные крики. То тут, то там со стоянки снимались целые отряды, сливались в полки и, как бурлящие рукава течений, направлялись в разные стороны. Сворачивались шатры командующих, к лагерю подвозили обозы с припасами, чтобы обеспечить солдат на первые дни. Тут же дымили костры с похлебкой для ожидавших своей очереди отрядов, наказывали плетьми преступников и скармливали охонгу подравшегося с нором, и тут же наспех щупали лагерных девок – когда еще получится потешиться с бабой?
Войска делили на несколько армий, собирающихся у аккуратно положенных на землю на расстоянии десятков километров друг от друга сфер из эновера.
Их время еще не пришло. Зато пришло время вдохновенных речей и обещаний уставшим от ожидания солдатам, а также простейшего инструктажа. Говорили орхи – сержанты, помощники благородных тха-норов, передавали волю самого императора, и наемники, и солдатня слушали тихо, без шепотков – плетей получить никому не хотелось.
Конец ознакомительного фрагмента.