Королевская кровь. Сорванный венец
Шрифт:
– Но уже почти все готово, деньги все равно потрачены, – сокрушенно сообщила Марья Васильевна, по знаку королевы чинно усевшаяся в кресло напротив. Начавшие седеть волосы, которые она упорно не красила, лежали «бараньими» кудряшками вокруг маленького, тоже немного овечьего лица с робкими голубыми глазами за стеклами очков. Не знающие Сенину вряд ли могли предположить, что эта дама обладает стальным характером и акульими зубами. Другие карьеру при дворе не делали.
– Так, – приняла решение королева, послушно опустившая голову по просьбе камеристки. – Будем менять концепцию. Во-первых, – обратилась она к секретарю, – объяви и проследи, чтобы журналисты быстро опубликовали, что в воскресенье у нас теперь ежегодный День Единения
– Но это моветон – требовать плату за давно объявленный бал, – возмутилась статс-дама.
– Дурной тон – это послать псу под хвост все мои усилия ради того, чтобы аристократы могли пожрать и напиться бесплатно, – отрезала королева. Сенина поджала губы: ей не нравились вульгарные выражения. – Ничего, – продолжила Ирина, – пусть раскошеливаются, не развалятся. – Она снова повернулась к секретарю. – Заодно сообщи, что на балу пройдет аукцион с возможностью приобрести драгоценности королевской семьи. Мы с девочками отберем то, что хотим отдать, главное – не забыть быть на балу без них. Раз обещала народу, надо исполнять. Деньги от продажи тоже на благотворительность. Да, и если кто-то из аристократии захочет присоединиться и выставить какие-то свои вещи – пусть.
Секретарь быстро записывал поручения в маленький блокнотик.
– Далее. Разошли приглашения богатым купеческим семьям и заметным фигурам, пусть примкнут к нам. Их лояльность мне не повредит. А аристократы покрутят носами и смирятся. Да, давай сделаем не просто бал, а бал-маскарад, чтобы не было разделения по классам – а то соберутся в одном углу аристократы, в другом купцы, и будет нам сплошное и натуральное единение. Сообщи губернаторам, пусть оперативно подготовят народные гуляния, на дворе лето, пусть сцены поставят, ярмарку устроят, певцы-танцоры-фокусники повыступают. Фейерверки пусть организуют, не самые шикарные, но красивые. Тогда народ не так остро отреагирует на бал.
– Но им на подготовку всего три дня, – удивился секретарь.
– Успеют, – отмахнулась королева. – А не успеют, так полетят с кресел. Так и передай.
Агент Таша быстро шла по ночному Иоаннесбургу. Работа заканчивалась поздно и приходилось долго идти пешком до ближайшей автобусной остановки. Она, конечно, могла бы позволить себе вызвать такси, но уборщица, уезжающая на такси, точно не прибавила бы легенде достоверности.
Сегодня они с Тандаджи наконец нашли то, что искали. В личной спальне Смитсена, куда прилежную и чуть глуповатую горничную допустили буквально накануне, они обнаружили вторую дверь в шкафу. За ней оказалась маленькая комнатка, почти абсолютно пустая, но чисто убранная. Вделанное в стену матовое выгнутое внутрь черное зеркало из вулканического обсидиана размером в две ладони было похоже на круглый глаз. На зеркале – странные знаки по окружности, при взгляде на которые начинала болеть голова, а они сами словно прыгали в глазах, кривляясь и изгибаясь. Это был запрещенный артефакт, позволяющий вмешиваться в сны человека. Присутствовали тут и другие магические предметы, недопустимые к использованию, – самый безобидный мог подчинить человека, если у владельца имелась хотя бы капля его крови.
Крупнейшая коллекция нелегальных артефактов – то, что нужно.
На выходе из комнаты они чуть не попались. Ничего удивительного в присутствии там самой Таши не было, но Тандаджи работал дворником и обязан был находиться вне дома.
Помощник Смитсена, так не вовремя вернувшийся домой, скользнул по целующейся у комнаты хозяина парочке острым взглядом и потребовал прекратить блуд в доме, пообещав рассказать обо всем начальнику. «Хозяин этого не терпит, – проскрипел он, – так что считайте, что вы уже уволены».
Тандаджи в своей роли тидусского имигранта,
Таша не сильно расстроилась из-за предполагаемого увольнения. Конечно, лучше было бы ей продолжать работать, пока дело не решится, но уволят – так уволят. Дальше дело уже за официальным обыском в присутствии магов и духовников, и агент Таша спешила в Управление, чтобы сообщить начальнику о результатах работы. Игорь Иванович лично приказал при появлении каких-либо новостей сразу же сообщать ему.
Ночной город приветливо мигал глазами фонарей, обдувал теплым ветерком, а до прибытия автобуса оставалось минут пять, когда она подошла к остановке и закурила в ожидании транспорта. Улицы были на удивление пустынны, хотя столица обычно не спала круглые сутки. По шоссе мчались машины, а вот людей практически не было.
Каким чудом Таша почувствовала нападение, сказать сложно. Видимо, не прошли даром ни тренировки по развитию интуиции, ни занятия боевыми искусствами. Вот она стояла и курила – и тут же метнулась в сторону, развернулась, впечатала первому нападающему сигарету в лицо, проскользнула мимо второго и побежала, наклоняя голову и ожидая выстрела. Это только в приключенческих романах одна героиня легко раскидывает семерых мужиков, при этом еще и успевая многословно думать, а частенько и длинненько поболтать с ними о том, как они дошли до жизни такой. В реальности все проще – мозг отключается, тело работает на рефлексах, а ум даден, чтобы понимать, когда нужно бежать. Благо, бегом агенты тоже активно занимались.
Она уже довольно далеко убежала, когда услышала, что один из нападавших что-то выкрикивает ей вслед, и догадалась-таки нажать кнопку тревоги, вделанную в манжет курточки. В следующую минуту наведенное проклятие сбило ее с ног, парализуя, перемалывая кости, иссушая и высасывая жизнь.
Агент Тандаджи, известный у Смитсена как Ману, работал, в отличие от Таши, с проживанием в доме и со Стрелковским виделся в редкие выходные. В эту пятницу его не отпустили, а он и не настаивал. Связной всегда служила Таша.
Дворнику выделили маленькую пристройку у гаража, и он с утра до вечера махал метлой, намывал дорогу перед гаражом и крыльцо, убирал и сжигал листья, следил за кошками хозяина и исполнял мелкие поручения. Вставал Тандаджи рано, в пять, чтобы успеть убрать двор до появления медиамагната, и ложился, соответственно, тоже рано. И прокравшимся в каморку людям с приказом брать его живым для допроса это было прекрасно известно.
Сухощавый сутуловатый дворник дернулся, замычал, когда ему, зажав рот и приставив к шее нож, ловко вязали руки. Здесь обошлись без заклинаний, тидусс явно был напуган и, пока его вели на допрос, с ужасом повторял: «Я ничего ни краль, добруе господины, нет-нета, не краль я».
Привели его в комнату на втором этаже, где уже ждал, привалившись к столу, господин Смитсен и его помощник Щеглов. Увидев хозяина, тидусс завопил еще громче и неразборчивей, пока его привязывали к стулу, кричал «Я честна!» и «Крошка чужу никогда не браль». Смитсен недовольно нахмурился и посмотрел на толстяка – тот вполголоса проскрипел: «Говорю тебе, наверняка он с девчонкой заодно, хоть в комнате и только ее следы были».
Смитсен подошел к застывшему в ужасе дворнику, сжал его виски руками, брезгливо поморщившись из-за обильного пота, заливающего от страха лоб служащего. Тандаджи показалось, что ему буквально проткнули голову. Он вполне натурально завизжал, а Смитсен, вглядываясь в его глаза, будто не слыша криков, произнес: