Королевская няня
Шрифт:
И как я, рациональная и правильная, стала заложницей этого жгучего чувства безысходности.
Ноги будто сами несли по тропинке дальше и дальше. Мимо трёх рядов елей, высаженных вдоль озера. Мимо крошечного домика с садовыми принадлежностями. Я понимала, что он имел в виду, когда говорил, что я пойму, куда мне идти.
Я шла, и по лицу катились слёзы, а губы никак не могли прекратить улыбаться. Это будто ангел и демон, сидящие на плечах.
И всё закончилось, когда я приблизилась к тому месту, которое искала.
Иван сидел на берегу и, услышав мои шаги, обернулся, вскочил на ноги и стал стремительно приближаться. Шаг за шагом, у меня сердце будто раскачивалось на сумасшедших качелях, всякий раз ударяясь о рёбра с такой силой, что брызги кипящей крови жалили кожу и внутренности.
Шаг-шаг-шаг ко мне.
Стук-стук-стук сердце во мне.
— Я надеялся, — он не стал меня хватать, а просто взял за руки.
Планета закружилась так сильно, что смазались границы, слились в бесформенные грязные пятна цвета. Все, кроме его лица, образы перестали существовать.
— Я не должна была приходить.
— Неправда, — он отступил.
Отпустил мои руки, а когда снова сделал ко мне шаг, коснулся кончиками пальцев моего лица, и я поняла, что такое войти в океан, не просто лижущий ступни, а погружающий с головой.
Я под водой, в безвременьи и вне всех существующих рамок. И это практически невесомое ощущение, когда нет ни земли, ни неба. Я могла бы существовать в этом вечность, не нуждаясь в еде и воде.
Просто прикосновения к моему лицу, лишающие воли и свободы.
— Лиза, мы можем поговорить? — его большой палец совершил настоящее путешествие от моей скулы к губе. Прошёлся по ней и вернулся обратно.
— Нет же… поймите уже… ну нельзя… Я не хочу… Я с…
Дмитрием.
Видимо, была.
Глава 22. Влюблённая Мэрри Поппинс
Моменты, превращающиеся в отметины на линии нашей жизни. Пустяковые мгновения, когда ты оказываешься не собой, а лучшей и недоступной частью себя.
Когда твоя жизнь на секунду встаёт на паузу, и ты хочешь записать момент и мотать его до бесконечности назад, чтобы смотреть снова и снова. Снова и снова.
Это порхающие по твоим губам чужие губы. Они нежнее и осторожнее коснувшегося кожи луча солнца. Они греют и наполняют сладким сиропом твою кожу, и она начинает пульсировать и посылать по всему телу волны тепла.
Это трепетные пальцы, что не пугают и не переходят границ. Они не хотят получить, они дарят. Просто объятие, а может, даже меньше. Только прикосновение, столь же лёгкое, как поцелуй.
Мне показалось, что Иван не меньше моего
Мне не казалось.
Когда он оторвался от меня, чтобы перевести дух от невинного по сути поцелуя, и мы остановились в нашем безвременье, я не позволила себе заговорить.
Иван смотрел мне в глаза, склонив голову набок, осторожно гладил кончиками пальцев мои скулы и будто бы хотел что-то сказать, но не мог поймать в воздухе один из тысячи вопросов.
— Вы чувствуете… — наконец шепнул он, так тихо, что я могла бы спутать его голос с порывом ветра и шелестом листвы.
— Не должна.
— Если я скажу вам, что всё можно…
— …то солжёте.
Он не преминул снова воспользоваться своим исключительным правом захватчика.
Теперь он был чуть решительнее, и я уже не была так безвольна. Почему-то идея потерять голову показалась привлекательнее, чем когда-либо.
И как бы хорош ни был Дмитрий, как бы ни были его губы приятны и умелы, я чувствовала с ним совсем не то.
Стало страшно.
Так страшно, что хоть кожу с себя срывай, умирай прямо тут.
— Стойте! Стойте.
Я прервала его. И тут же будто между нами стала взрываться цепочка из петард.
Бах-бах-бах.
Они отражались, искрили в наших глазах. Я видела их яркими бликами в его радужке, и от каждого взрыва чувствовала, как всё внутри разгорается сильнее и сильнее.
Да что же это?
Мои искренние ярость и сопротивление превратились в что-то иное. Извращённое. Вывернутое наружу. Мы будто были совершенно оголены сейчас, и даже смотреть в его глаза было больно.
Бах-бах-бах!
И я снова в его, до смешного не крепких объятиях. Он будто даёт мне шанс уйти, и спрашивается, чего я жду?
И чем смелее становился наш поцелуй, тем крепче я увязала, глубже уходила под бирюзовую толщу воды.
— Стойте!
И снова искры. Он превращал моё сопротивление в… вот это называется страстью?
Руки Ивана прижали меня крепче, теперь уже совсем смело. Губы будто ничего больше не боялись, и я поняла, что так откровенно никогда не целовалась. Вот что я представляла себе, когда речь заходила о «страстном поцелуе». Вот это вот всё.
Подогнулись колени, и Иван перехватил меня за талию, прижав к себе. Запрокинул мою голову, запустил пальцы в мои волосы.
Не должно быть всё так.
Я будто на безумной карусели, которая никогда не остановится. Лошадки никогда никуда не прибегут. По кругу. По кругу.
От такой безумной любви нужно бежать. И находить тихую гавань в эпилоге, принимая навсегда эти правила игры. Отказываться от сумасшедшей гонки, потому что вечность длиться не может.