Королевский дуб
Шрифт:
— Да, осенью будет достаточно времени, — заверила я мать, находившуюся в смятении и считавшую меня виновной во всем случившемся. Так же я ответила и Сэлли Колхаун во время нашего единственного телефонного разговора, когда она поинтересовалась, не сошла ли я с ума и каковы мои планы на будущее, и еще некоторым женщинам из той, другой жизни, с которыми я сталкивалась в бакалейной лавке.
— Когда станет прохладнее, — обещала я психиатру, пытавшемуся заставить меня начать действовать и привести к нему Хилари. — С ней все в порядке, она достаточно спокойна и не хочет разлучаться со мной слишком часто. Чего
— И вам не кажется это по меньшей мере необычным? — спросил врач. — Отец умышленно убивает ее собаку у нее на глазах, и она не плачет? Она вырвана в одну ночь из единственного дома, который она когда-либо знала, а ее отец буквально выпадает из ее жизни, а девочка остается спокойной? Я полагаю, вам известно понятие „детская депрессия"? Что еще, как вы думаете, превращает счастливого, живого, активного ребенка в безмолвную скалу?
— Раньше я пыталась привести ее к вам. — Мне приходилось прилагать невероятные усилия, чтобы говорить. — Она сказала, что придет, когда начнутся занятия в школе и все встанет на свои места. И я ей обещала, что мы подождем.
— Гм… А когда, вы думаете, все встанет на места? И что вообще, Энди, вы считаете „своим местом"?
И снова я с отчаянием поняла, что никогда не знала, что это такое. Мне казалось, что я не могу заставить себя и своего ребенка сдвинуться с мертвой точки.
В середине августа произошли два события. Пришло письмо на бланке самой крупной и самой старой юридической фирмы города от неизвестного мне адвоката, в котором говорилось, что Крис подал заявление на развод и поднял вопрос о том, чтобы Хилари осталась на его попечении.
Дочка нашла это письмо на моем столе, прочла, а потом проглотила целую упаковку таблеток детского тиленола. После того как я привезла ее из больницы, бледную, молчаливую и безразличную ко всему, я тут же обратилась к секретарю нашего друга, поверенного Билла Кимбрафа, и записалась к нему на следующий день на прием.
Второе событие было более приятное. Перед приемом у Кимбрафа я зашла в кафе на первом этаже „Хили Билдинг", здания, где располагалась контора юриста, и неожиданно столкнулась с Тиш Колтер.
Она вытянула из меня все в течение пятнадцати минут. Тиш, в мятом платье, с заботливым, добрым лицом, освободила подвалы моей боли, которые, как я думала, не могли уже никому открыться последние несколько лет.
Она отложила деловую встречу с брокером, ради которой и проехала двести миль из Пэмбертона, и отправилась со мной на прием к Биллу Кимбрафу. За следующие шестьдесят минут она вынудила юриста дать заверение, что это дело никогда не попадет в суд и что Крису очень повезет, если я не захочу засадить его за решетку за оскорбление действием и душевную жестокость.
Тиш пригласила меня на ланч, а потом заехала ко мне домой. Увидев Хилари, моя подруга заверила девочку, что теперь все будет хорошо, потому что тетя Тиш, да поможет ей Бог, постарается, чтобы так оно и было. И мой страдающий, потускневший ребенок смог улыбнуться и тихо произнес: „Спасибо…"
Позже, когда я отвезла Тиш в аэропорт, она взяла с меня слово, что на следующей неделе я приеду по крайней мере „посмотреть" Пэмбертон. И мы действительно отправились туда, прогостили
После этого мы уехали, я — получив работу в департаменте общественных связей колледжа Пэмбертона, с головной болью и сердцем, охваченным беспокойством от чистой, волнующей красоты этого нетипичного маленького южного городка; а Хилари — с таким светом в ее голубых глазах, какого я не видела с предыдущей весны: кроме необыкновенной красоты, в Пэмбертоне было множество лошадей. И я думаю, что именно этот свет в глазах дочки заставил меня решиться.
В полдень в четверг перед Днем Труда [10] мы отправились в Пэмбертон, штат Джорджия, в подержанном желтом автофургоне „тойота-селика", явившемся последней покупкой моей прошлой жизни и первой — новой. За два дня до этого я отдала за него „БМВ" и довольно большую сумму наличными, не желая, чтобы что-то от Атланты, Бакхеда и той привилегированной и ужасной жизни вызывало рябь на гладкой матовой поверхности, лежащей теперь передо мной.
10
День Труда — первый понедельник сентября.
В одной из упакованных вместе с другими вещами папок находилось постановление суда, которое получил для меня Билл Кимбраф, запрещающее Крису общаться с Хилари и со мной до тех пор, пока не будет совершен развод и пока он не пройдет полугодовой курс психотерапии. Там же лежал чек на двадцать тысяч долларов от Сэлли Колхаун. К чеку не было приложено никакой записки, и я знала, что никогда больше не получу известий от родителей Кристофера.
При въезде в Пэмбертон нас встретили неизбежные торговые ряды, рынок автомобилей и палатки „Бугер Кингз", которые выстраиваются в каждом городе на Новом Юге. В прошлом здесь находились Торговая палата, клубы „Киванис" и „Ротари" и летняя гостиница.
А потом нам открылся сам Пэмбертон, зеленый, дремлющий и немного таинственный, с его широкими, спокойными улицами, цветущими парками, где кроны деревьев сплетались, образуя арки, с его дорогами, вдоль которых расположились громадные, по-старинному вычурные дома невообразимо богатых „зимних жителей", прибывших сюда в конце прошлого века вместе с детьми, слугами и лошадьми для отдыха и игр.
Именно эта красота, почти совершенная, нетронутая здесь, в центре исторического района, вновь вызвала во мне чувство беспокойства. Мне казалось, что я просто не доросла до такого совершенства. И тогда захотелось обрести покой, который дает полная обыденность. А эта красота требовала эмоциональной отдачи от созерцающего. Нужно было стать достойным ее.
— Она как будто застыла, — раздраженно произнесла Хилари, разрумянившаяся, с растрепанными ветром волосами — кондиционер в „тойоте" работал с перебоями. Свет в глазах девочки погас. Она не говорила ни слова в течение почти двух часов.
У меня было тяжелое предчувствие. Этот бесшумный ребенок, это наследство Криса, в конце концов и был причиной „бегства в Египет". И было неприятно обнаружить те же сомнения, что мучили меня, в дорогом мне маленьком существе. А раньше она была покорена этим городком…