Королевский двор и политическая борьба во Франции в XVI-XVIII веках
Шрифт:
Поражение «благочестивых» вовсе не было предрешено, более того, они были почти на грани, успеха. Однако «кардиналисты» в последний момент смогли уговорить короля вернуть Ришелье. Клиентеллу[159]Марии Медичи разлагали внутренние взаимные ссоры грандов, их самонадеянность, открытая конкуренция с другими клиентеллами и невозможность вследстие этого прочного политического союза. «Кардиналисты выгодно отличались от них единством действий, xорошей организацией и, главное, покровительством короля. Личные претензии к Ришелье смыкались с политическими требованиями к короне, и потеря всякой власти Марией Медичи означала крах ожидания ее клиентов. В 1630-е гг. многие гранды отказались от всяких форм борьбы с короной, пассивно наблюдая за событиями. Правда, часть из них находилась в эмиграции, другая присоединилась к мятежу герцога де Монморанси в 1632 г., но большинство предпочитало искать мирные пути влияния на дела королевства, используя для этого институт двора и тайное кредитование короны. В активную борьбу вступило молодое поколение придворных, главным образом из среднего дворянства, взяв на себя почетную обязанность устранения Ришелье. Знаменем «благочестивых» стала Анна Австрийская.
Анна Австрийская была первой
Чувство долга испанской принцессы заставляло ее поддерживать тесные отношения с испанским посольством в Париже и информировать Мадрид обо всех важных моментах французской политики. Также королева пыталась оказывать влияние на своего мужа, особенно до 1624 г., что было довольно заметно. Однако после начала министерства Ришелье отношения супругов испортились благодаря вмешательству кардинала, а также ревности королевы-матери. В частности, Ришелье сумел представить Людовику XIII, что Анна занимается делами, не соответствующими ее предназначению. Лишенная прежних отношений с супругом, королева втягивается в политические интриги и объявляет кардинала своим личным и политическим врагом. С помощью своей подруги Марии де Шеврез, жены обер-камергера двора герцога Клода де Шевреза, Анна Австрийская завязала отношения с высшей аристократией и явилась организатором и участницей практически всех крупных заговоров против Ришелье, желая путем его устранения повернуть внешнеполитический руль Франции на происпанский курс и добиться мира между королевствами ее мужа и ее брата. На это ее толкал не только долг и происхождение, но также желание отомстить кардиналу в угоду своим амбициям. Она не скрывала,[161]что считает Ришелье временщиком в Королевском совете и намерена следовать опыту своей матери Маргариты Австрийской, которая после долгих лет борьбы с первым министром Испании герцогом Лермой добилась его падения.
После бегства Марии Медичи и Гастона Орлеанского оппозиционные придворные объединились вокруг фигуры Анны Австрийской во многом благодаря тому, что она оставалась единственным членом королевской семьи, кто еще противостоял кардиналу. Очевидно также, что никто из них не видел в Анне лидера, но она сама и ее дом были удобной ширмой для осуществления враждебных Ришелье планов. Придворным заговорщикам из среднего дворянства и грандам требовалось покровительство королевы, которое само по себе обладало «сакральным смыслом». Помощь и совет королеве считались почетным долгом, и каждый дворянин полагал за честь стать на сторону притесняемой государыни, выдержав экзамен на звание придворного через участие в заговоре. Преданность Анне Австрийской рассматривалась как форма протеста против «тирании» Ришелье. Королева скорее была символом борьбы, боготворимым идеалом, ради которого можно было выражать неудовольствие проводимой политикой и чувствовать себя обязанным поддерживать все оппозиционные настроения. Так думал Ларошфуко, описывая двор 1630-х гг.
Однако были и иные мотивы для присоединения к партии Анны Австрийской, более циничные, прозорливые и меркантильные. Так, Эдм де Ла Шатр писал в своих мемуарах: «Видя, что нет повода надеяться на внимание к себе, пока кардинал Ришелье всемогущ, и так как я не мог безропотно ему подчиняться,[162]тем более что я поддерживал такие дружеские связи и контакты, которые могли бы ему показаться подозрительными, я посчитал, что должен подумать и принять сторону какой-нибудь другой партии, к которой однажды могла повернуться фортуна. Размышляя об этом, я не нашел ничего ни более справедливого, ни более обнадеживающего, чем партия королевы, пото- му что король был очень болен и не мог дожить до того, как его сын достигнет совершеннолетия, а регентство неминуемо должно, спустя немного лет, попасть в руки этой государыни <...>, которая неспособна забыть тех, кто был близок к ней во времена ее немилости». Речь идет о 1638 г., когда Анна Австрийская произвела на свет долгожданного дофина Людовика, хотя и не улучшила этим существенно свое положение при дворе. Однако Людовик XIII был уже серьезно болен и действительно вставал вопрос о регентстве после его смерти. Интересно отметить, что Ришелье был уверен, что удержится у власти, найдя общий язык с королевой.
Своеобразие двора Анны Австрийской заключалось в том, что составляющие его придворные менялись едва ли не ежегодно, как правило, после неудачи очередной интриги. Граф де Бриенн, государственный секретарь, клиент Ришелье, симпатизирующий королеве, писал: «Его Высокопреосвященство хотел видеть в окружении королевы только выбранных по его желанию лиц». Главную роль в этом окружении в 1630-е гг. играли знатные дамы, которые, предчувствуя неминуемую ссылку, пытались за короткий срок сделать как можно больше для партии королевы. Ришелье уделил им особое внимание в своем «Политическом завещании»: «...Фракции и волнения могут[163]проистекать скорее от вмешательства женщин; женщины наиболее опасны, нежели мужчины, так как в их природе заложены разные виды обольщения, способные передвигать, колебать и опрокидывать кабинеты, дворы и государства, что является таким тонким и изворотливым злом, какое только может существовать». Политическая активность дома королевы между тем недостаточно оценена в литературе. Так, Ж.-М. Констан, автор книги о заговорщиках времен Ришелье, вообще не увидел его самостоятельной силы, сделав вывод, что от мятежа Монморанси 1632 г. до заговора Гастона Орлеанского 1637 г. не было серьезных попыток
Нельзя недооценивать возможности окружения Анны Австрийской, которое только на первый взгляд кажется слабым, неорганизованным и пассивным по сравнению с другими партиями. События 1632 и 1637 гг., когда были предприняты серьезные попытки королевы и герцогини де Шеврез влиять на политику Франции, свидетельствуют о решительности клиентеллы королевы Анны.
В первом случае заговорщики действовали по старой схеме, стремясь заменить Ришелье своей креатурой — лицом, которое пользовалось также доверием короля и было бы влиятельно в стране. В 1630 г. такой вариант не удался, и ставленник Марии Медичи, видный правовед и хранитель печати Франции Мишель де Марийак, уже было взявший в свои руки бразды правления, был отправлен в тюрьму. Но идея предложения королю более молодого и энергичного министра оставалась популярной. Таковым мог стать, по мнению герцогини де Шеврез, новый хранитель печати Шатонеф, считавшийся клиентом кардинала.[164]Осенью 1632 г., после подавления вооруженного мятежа на юге Франции и казни организатора — герцога де Монморанси, равно как и части его сторонников, многие дворяне были возмущены суровостью наказания. Настроениями двора попыталась воспользоваться Анна Австрийская и ее окружение, предполагая, что настало время использовать всеобщую ненависть к Ришелье и предложить иную кандидатуру на пост главного министра. Шатонеф переметнулся на сторону королевы, предав Ришелье, но ошибся, ожидая, что другие советники и его подчиненные последуют его примеру. Окружение кардинала в совете вновь отстояло своего патрона, блокировав все действия хранителя печати, равно как и королевы. Анна недооценила степень корпоративной преданности Ришелье со стороны его административной клиентеллы и лояльность штатных придворных. С этого момента главной целью всех мятежников и заговорщиков становится физическое устранение Ришелье как единственно возможный путь спасения от диктаторского режима. Все участники заговора осени 1632 г. подверглись разного рода репрессиям — главным образом тюремному заключению и ссылкам.
Пострадали прежде всего дамы из семейства Роганов — герцогиня Мария де Шеврез и ее кузина принцесса де Гемене, Анна де Роган. Последняя, одна нз самых образованных аристократок Франции, была преданна Анне Австрийской и без конца интриговала против Ришелье. Ей было предписано покинуть Париж, так же как и герцогине де Шеврез, ближайшей наперснице королевы. Вообще, Шеврез играла такую же роль в жизни Анны, какую играл Ришелье в жизни Людовика XIII. Именно она уже из ссылки[165]толкнула королеву на очередной заговор в 1637 г. После 1632 г. Анна Австрийская оказалась еще в большей изоляции, чем прежде. Недооценивая прочность альянса «кардинал—король» и всю силу кардиналистов при дворе, царствующая королева пыталась просто представить Людовику XIII нового главу Королевского совета, своего ставленника, добиваясь отставки одиозного министра и смены политических ориентиров. В этом ей помогали главным образом клиенты из семьи Роганов и старый герцог д'Эпернон, единственный из грандов, кто отважился после казни первого барона страны Монморанси сразу же поддержать королеву. Решившись стать во главе заговора, Анна становилась основной оппозиционной кардиналу, а значит и королю, фигурой в стране. Маски были сорваны и война была объявлена. Для Анны Австрийской 1630-е годы стали черными временами.
Необходимо сказать, с другой стороны, что традиционное представление о кровавом режиме Ришелье не соответствует истине. На самом деле в эпоху его министерства дворян на плахе пострадало не больше, чем в иные правления. Иное дело, что многие заговорщики оказывались в тюрьмах и ссылках, причем последним кардинал отдавал явное предпочтение. Свои мысли в этой связи он выразил в «Политическом завещании»: «Не существует большей беды, настолько способной погубить государство, как льстецы, злые языки и определенные умы, желающие только устраивать заговоры и плести интриги при дворе Нужно изгонять носителей этой общественной заразы и никогда не приближать их, пока их злоба полностью не исчезнет...»[166]Чтобы обеспечить стабильное царствование монарху и продолжить курс на усиление его власти, Ришелье полагал навсегда избавляться от тех, кто хотя бы однажды в чем-то проявил свое неповиновение короне. Наилучшим способом наказаний он видел ссылку в провинцию, что было особенно тяжело после насыщенной событиями жизни при дворе, для многих дворян — единственного источника обогащения или даже существования. Поэтому неудивительно, что некоторые придворные в 1630-е гг. предпочитали открыто не выступать против существующего политического режима, может, только втайне сочувствуя оппозиционным партиям. Но все же значительная часть благородного сословия при дворе считала себя обязанной «быть мятежной». Так, Ларошфуко в событиях 1637 г. предпочел выступить на стороне королевы и поплатился за это шестью годами, проведенными вдали от двора: «Мой отец и г-н де Шавиньи (один из клиентов Ришелье. — В. Ш.) решительно заявили, что мне никогда больше не видать двора, если я позволю себе отправиться в Тур по просьбе королевы, где пребывала (в ссылке. — В. ДО.) г-жа де Шеврез».
Герцогиня де Шеврез была единственной дамой из числа высшей знати, допущенной в постоянную свиту королевы. После 1630 г. Ришелье простил ей интриги 1620-х гг. в обмен на слежение за королевой, в чем просчитался. Остальные знатные аристократки вслед за своими мужьями либо были удалены в провинцию, либо не проявляли оппозиционных настроений. Тем не менее ни одна герцогиня или принцесса не входила в штат дома королевы, только изредка сопровождая ее при больших церемониях. Ришелье и[167]Людовик XIII не могли допустить создания сильных дворянских клиентелл при дворе и внимательно следили за столичными грандами. Не меньшую опасность кардинал видел и в родовитом дворянстве, ставшем особенно активным после «Дня одураченных». Ришелье писал, что «недостаточно просто удалять грандов по причине их могущества; необходимо делать то же самое и с остальными по причине их озлобленности. Все они являются равно опасными». Активность среднего дворянства свиты королевы особенно возросла после начала военных действий против Испании и блока Габсбургов в 1635 г., когда Франция вступила в Тридцатилетнюю войну. Ларошфуко свидетельствует, что неудачи на фронтах в первые два года «оживили различные группировки и породили среди врагов кардинала умыслы на его власть и даже на самое жизнь».