Королевский пурпур
Шрифт:
Но ничто не заставит графиню расстаться со своими сокровищами, и, по-видимому, ей даже в голову не приходит, что драгоценности не слишком хорошо охраняются. А если у нее и появляется какое-то чувство тревоги, она убаюкивает его мыслью, что Митци, Карл и Генрих постоянно спят в ее комнате и при любой попытке кого-нибудь чужого войти в комнату без приглашения поднимут душераздирающий лай. Она уверена, что три таксы, натасканные подавать голос даже на запах барсука, заставят любого грабителя призадуматься. Так же считала и Люси и не очень боялась грабителей. Она боялась другого: что Августина во время своих перепалок с мясником и молочником забудет о сдержанности и осторожности и, чтобы повысить
Графиня приподняла тяжелую нитку жемчуга и, перебирая его своими костлявыми пальцами, мечтательно проговорила:
— Эти жемчуга я надевала на свою свадьбу.
Но Люси, отличавшаяся хорошей памятью, поправила ее:
— Ах нет, мадам… Вы надевали их на первом большом приеме после свадьбы! Вспомните, их подарил вам ваш отец.
— Какая вы умница, — кивнула графиня головой, — вас никогда не собьешь. Я ведь была очень похожа на цветок, вот и решили, что единственным украшением на свадьбе будут цветы… белые цветы. На мне было кружевное платье с таким длинным шлейфом, что присутствующие спотыкались, стараясь на него не наступить. А потом мы провели шесть недель в горах — это был официальный медовый месяц — и еще три месяца путешествовали по Европе. — Графиня полуприкрыла глаза, словно вновь переживала прошлое, потом перевела взгляд на изумрудный браслет. — А его я надевала, когда австрийский император Франц Иосиф нанес нам государственный визит. — Она взяла в руки браслет, и в свете камина он вспыхнул зеленым пламенем. — Мама тогда болела, и мне пришлось играть роль хозяйки. Император сделал мне комплимент, похвалил мою внешность, а один из членов его свиты не сводил с меня глаз, так и пожирал меня взглядом, пока мы слушали оперу. Потом моя фрейлина сказала, что он чуть не застрелился, потому что я не смотрела в его сторону.
— Тогда… тогда вы еще были одна? — спросила Люси, щеки у нее порозовели, губы приоткрылись.
— Нет, дорогая, я была замужем, — призналась графиня. — В противном случае я почти наверняка посмотрела бы на него.
— Тогда зачем же он грозился застрелиться, это же не имело смысла? — резонно заметила Люси. — Я хочу сказать, раз у него не было надежд, что вы будете принадлежать ему…
— Если вы влюблены, моя дорогая, и если вы молоды… — Графиня потрепала ее по щеке. — Но вы ведь не были влюблены, не так ли? Пока нет. Но время ваше придет… поверьте мне, придет непременно.
«Вряд ли, если я и дальше буду проводить дни в попытках примирить вас и Августину», — с грустью подумала Люси. Но вообще-то ей нравилось примирять графиню с Августиной, и ей хотелось послушать рассказы, связанные с другими драгоценностями, хранившимися в шкатулке. Однако графиня принялась методично перебирать их и напомнила Люси, что сегодня они не просто ради удовольствия рассматривают содержимое шкатулки, а ищут, что можно было бы продать.
Она выбрала брошь в виде гирлянды цветов, украшенную рубинами и бриллиантами, и объявила, что вот этой брошью она и пожертвует. По сравнению с другими вещицами брошь отличалась небольшим размером и качеством камней. В одном или двух из них появились трещины. Правда, не по этой причине графиня решила расстаться с брошью. С ней у нее не было связано никаких дорогих воспоминаний, да и вырученная за нее сумма вряд ли сыграет большую роль в восстановлении правящей династии в Серонии. Но этой выручки будет достаточно, чтобы оплатить счета торговцев, и кое-что еще останется на текущие расходы и на жалованье Люси. Компаньонка запротестовала — если речь о ее жалованье, то нет нужды расставаться с брошью. Но графиня не слушала возражений, она уже не могла дождаться, когда Люси отправится продавать обреченную брошь.
—
— Но мне не нужно такси, — заторопилась Люси. — Я хочу пройтись. — И вдруг спохватилась, что совершенно не представляет себе, как распорядиться с брошью, и что графиня даже не упомянула имени ювелира. — Вы не сказали мне, куда я должна ее доставить.
— Верно. — Старая леди нетерпеливо взмахнула рукой. — Дайте мне ручку и бумагу… я напишу вам фамилию ювелира. Это на Сент-Джеймс.
— И сколько я должна получить?
— Скажите ему, что хотите две тысячи, и ни пенни меньше! Поверьте мне, он не станет артачиться. И попросите дать их вам наличными.
— Ой, ну я же не могу… Я не могу разгуливать по Лондону с такой суммой!
— И не надо. Кто-нибудь из служащих найдет вам такси, и вы приедете прямо домой.
Люси несколько растерялась. Ее тянуло выйти на солнце, вдохнуть свежий воздух, но мысль о том, что она несет ответственность за безопасность такого ценного украшения, приводила ее в трепет. А мысль о том, что возвращаться придется с двумя тысячами фунтов в сумочке… в сильно потрепанной сумочке с ненадежным замком… О Боже! Ее следует покрепче зажать под мышкой… Графиня ласково подтолкнула ее, а потом окликнула:
— Если удастся уговорить его заплатить вам в гинеях, — две тысячи гиней, стоит постараться, — тогда я куплю вам новую одежду, когда вы вернетесь с деньгами. Новое пальто, костюм, платья, белье — все!
Августина осталась верна себе и, когда такси остановилось у дверей, затеяла спор с шофером. Это был добродушный человек с грубым, но приветливым лицом, и перед тем, как машина с Люси тронулась с места, он успел сказать Августине, что нельзя быть такой сердитой старухой…
На Люси был твидовый светло-зеленый костюм, явно сильно поношенный, но тем не менее он шел ей — ее глаза становились еще зеленей. А золотистые волосы, длинные не по моде, колыхались на ее плечах, словно золотое облако.
— Куда едем, мисс? — спросил водитель, когда они отъехали от тротуара, и опустил разделявшее их стекло.
— К ювелиру, — сказала Люси и назвала адрес.
— Как же, как же! — рассмеялся водитель. — Купите там бриллиантовую диадему или еще что-нибудь, столь же недорогое. Хотите побаловать себя изумрудами, мисс? Что-нибудь такое, не слишком бросающееся в глаза. — Он хрипло расхохотался, ведь от него не укрылось, что у костюма Люси потерты локти; к тому же на днях молочник кое-что рассказал ему про Августину — настоящая, мол, мегера, а старая леди, у которой она работает, и пенни за душой не имеет!..
Люси открыла окно, она глубоко вдыхала восхитительный прохладный воздух, и ей казалось, что сердце ее бьется сильнее, полнится счастьем. Она любила эту утреннюю пору в Лондоне, когда тротуары заливает солнце, а по синему небу гоняются друг за другом пушистые облака. На сирени за металлическими оградами начинали лопаться почки, в скверах уже показалась нежная зеленая трава. Молочники обходили дома, и крышки молочных бутылок, поставленных на свежепобеленные ступеньки, блестели на солнце в ожидании, когда выйдут хозяйки; а на окнах, почуяв наступление тепла, нежились кошки, растянувшись в цветочных ящиках, которым очень скоро предстояло покрыться нежной зеленью весенних растений.