Королевский судья
Шрифт:
Старуха с невинным лицом вышла из каморки.
— Мне хотелось пить, — пожала она плечами.
— Молоко предназначалось для больного, бездельница. Как ты осмелилась дотронуться до него! Ступай работать, пока я не всыпала тебе как следует.
Кипя негодованием, Аморе спустилась в огород, чтобы набрать свежих трав. Не имело никакого смысла сердиться, это она понимала. Но все-таки ей стало очень жаль пропавшего молока. Подхватив юбки и присев у грядки, она вдруг почувствовала тупую боль в животе и вспомнила, что давно ничего не ела. Рот наполнился слюной, но горло оставалось сухим, хотелось пить. Когда она
Аморе стало страшно. Так долго все было хорошо. Все то время, что она ухаживала за патером Блэкшо, ей удавалось миновать заразы. А теперь, когда ему стало лучше, она вообще решила, что все позади. И все-таки это случилось! У нее чума.
Иеремия протер глаза и с досадой сел. Несмотря на все свои усилия, он все-таки уснул и не знал, сколько прошло времени. Не мешкая он схватил костыли, дотащился до окна, высунулся и поискал глазами охранника. Тот действительно стоял внизу.
Иеремия прокричал:
— Дэниел Купер! Вам удалось что-нибудь узнать у сэра Генри Краудера?
— Да, сэр. Примерно неделю назад заболела одна из горничных. Сэр Генри распорядился выдать ей лекарство из своих запасов и решил отправить ее в чумной барак, если не станет лучше. Она умерла в один день со страшными болями, как мне сказали. Но инспектор не обнаружил у нее никаких признаков чумы.
— Благодарю вас.
В ужасе Иеремия схватился за подоконник, чтобы не упасть. Последний фрагмент мозаики занял свое место, теперь картина стала полной.
Иеремия дополз до кровати и сел. Мысли теснились в голове. Злость на собственную глупость, непростительная беспомощность мешали ему дышать. Он имел важнейшие сведения и не смог их истолковать. Конечно, можно было оправдывать себя полной изможденностью вследствие перегрузок и нехватки сна. Вполне вероятно, к этому моменту он был уже болен. Но его промах стоил жизни невинной горничной и чуть было не погубил его самого. Отдавая ему свои последние запасы коры ивы, мастер Блаундель упомянул, что советник сэр Генри Краудер запасся у него медикаментами и что их относила Гвинет. Иеремия тут же почуял опасность и должен был предупредить советника — ведь сэр Генри тоже принимал участие в процессе над Джеффри Эдвардсом и вполне мог стать жертвой преступника, расправлявшегося с юристами… Преступницы, как он знал теперь точно. Аптекарша отравила лекарства в надежде, что его примет советник. А тот, по всей вероятности, обладая хорошим здоровьем, до сих пор не притронулся к ним. Горничной повезло меньше.
Поняв мотив убийцы, они с судьей Трелонеем решили искать родных или земляков Джеффри Эдвардса тайно, желая усыпить тем самым бдительность преступника. Сэр Орландо сделал исключение только для советников и присяжных, принимавших участие в том процессе, и предупредил их о нависшей опасности. Без сомнения, сэр Генри поставил в известность и своих слуг. Вероятно, Гвинет узнала об этом от кого-нибудь из них. Она поняла, что, будучи валлийкой, подпадает под подозрение, и приняла свои меры. Должно быть, узнав о разговоре мужа с доктором Фоконе, она испытала сильное потрясение. Если кто-нибудь из домочадцев сэра Генри умрет, приняв лекарство, которое принесла она, иезуит
На лестнице раздались шаги, отвлекшие Иеремию от его мыслей. Сначала он подумал, что это сиделка — шаги были тяжелыми и неуклюжими, — но на пороге появилась Аморе. Взглянув на нее, он сразу понял — что-то случилось. Нездоровая бледность покрывала ее лицо, судя по всему, ей трудно было держаться на ногах. Не глядя на него, она поставила на столик возле кровати кувшин с рейнским вином и хотела было идти, но он остановил ее.
— Аморе, что с вами? — с беспокойством спросил Иеремия.
Она попыталась слабо улыбнуться, но ей это не удалось.
— Устала, патер.
— Нет, ты больна! — простонал он. — Я тебя заразил. Аморе, нет, это невозможно. — Отчаяние накрыло его. — Это моя вина… прости. Аморе…
Он схватил ее за руки и притянул к себе, ему не хватало слов. Теряя рассудок, он гладил дрожащими пальцами ее руки, щеки, лоб и не сразу понял неувязку.
— У тебя нет жара, — с недоумением сказал Иеремия. — Что-нибудь болит?
— Ужасная боль в животе. Меня вырвало, но все еще тошнит.
— Когда тебе стало плохо?
— Не так давно… Кажется, после молока.
Иеремия встревожился:
— Какого молока?
— Приходила мистрис Блаундель, она принесла молока и еще дала порошок — укрепляющее средство, чтобы быстрее поставить вас на ноги.
Иеремия чуть не рыдал.
— Это был яд, скорее всего мышьяк. Слушай меня внимательно, Аморе. Тебе нужно прочистить желудок, чтобы вышло все, полностью. Пусть сиделка тебе поможет. Затем возьми кусочек угля, растолки его и раствори в жидкости — вине, пиве, все равно. И выпей как можно больше. Ты поняла?
Она тупо кивнула, встала и поспешила на кухню. Рвотное не потребовалось. Тошнота сделалась нестерпимой. Только когда в желудке ничего не осталось, она позвала сиделку, а сама тем временем растолкла уголь и растворила его в кувшине вина. Но, выпив всего несколько глотков, снова склонилась над ведром.
— Бартон, где ты? — крикнула Аморе, как только снова смогла дышать.
Услышав хрип, она прошла в каморку рядом с кухней. Старуха лежала на полу в луже рвоты, она корчилась, задыхалась и хватала ртом воздух. «Молоко! — подумала Аморе. — Она выпила всю кастрюлю. Так это правда. И со мной будет то же самое».
Похолодев от страха, она взяла кувшин с вином и потащилась по лестнице. Идти ей было очень трудно, болезненные судороги сводили голени. Из последних сил она дошла до третьего этажа и зашаталась на пороге комнаты Иеремии.
— Что с сиделкой? — спросил Иеремия.
С расширенными от ужаса глазами она покачала головой:
— Она умирает. Молоко…
Иеремия кивнул, взял кувшин и сам стал ее поить. Вскоре ее опять вырвало.
— Сядь на матрац, — велел он. — Ослабь корсаж, дыши глубже. Попытайся еще раз. Нужно, чтобы уголь остался у тебя в желудке.