Королевский выкуп. Последний рубеж
Шрифт:
Рихенца просияла от облегчения. Если случится худшее и Жофре потеряет Перш в этой проклятой войне, ее сыну все равно останется внушительное наследство. Ричард весьма щедро обеспечил ее, устраивая этот брак.
– Чему ты так удивляешься, Рихенца? В конце концов ты моя любимая племянница.
– На этот титул не так уж много претенденток, дядюшка Ричард.
Они рассмеялись, поскольку это была их дежурная шутка: Ричард не был знаком с дочерями своей сестры Леоноры в Кастилии, а его невестка Констанция приложила все усилия, чтобы настроить Энору против всех Анжуйцев. Королю хотелось рассказать племяннице, что он планирует рано
– Пойдем, девчонка, – сказал он. – Пора обедать.
Они сели за стол, на который подали свежевыловленную рыбу из садков аббатства. Алиенора склонилась к Ричарду, чтобы спросить об осаде. Она лучше многих знала, насколько сложную задачу представляет собой замок Лош, поскольку некоторое время просидела там, попав в плен к людям мужа.
– Полагаю, твое присутствие здесь означает, что осада проходит удачно?
– А, она закончилась, – беспечно отозвался Ричард. – Сколько времени все заняло, Андре? Дня два или три?
– Два с половиной, я думаю, – также небрежно отозвался Андре, потянувшись за куском хлеба.
Алиенора недоверчиво посмотрела на них.
– Ты взял Лош за каких-нибудь два с половиной дня?
– Нет… за два с половиной часа.
Глядя на удивленные лица всех женщин, Ричард и Андре расхохотались и принялись с удовольствием отвечать на посыпавшиеся вопросы. Алиенора молча слушала, в душе у нее боролись мать и королева. Она разбиралась в войне получше большинства женщин, и то, что Ричард взял Лош за пару часов, означало невероятно яростный приступ с ее сыном в самой гуще боя.
Джоанна обрадовалась, узнав, что Ричард захватил более двухсот пленных. Юридически он имел право казнить гарнизон, поскольку замок был взят штурмом, но бойня, устроенная Джоном гарнизону в Эвре, оставила дурной привкус. Она знала, что Ричард может быть очень безжалостным, когда это необходимо: ей до сих пор неприятно было вспоминать о казни гарнизона Акры, и она боялась, что эта война с Филиппом зальет землю реками крови.
– Почему брат Беренгарии не приехал с тобой? – спросила она, потому что хотела встретиться с Санчо, который, как говорили, был ростом более семи футов; ей трудно было представить себе человека выше Ричарда на целую голову.
Улыбка Ричарда исчезла.
– Когда я добрался туда, Санчо уже уехал. Его люди сказали, что ему пришлось поспешить обратно в Наварру: по известиям оттуда, его отец серьезно болен и уже не поправится. Когда ты собираешься вернуться в Пуатье, Джоанна? Мне кажется, если ты будешь с Беренгуэлой, ей станет намного легче.
– Я уеду завтра, – пообещала она, и, когда Ричард сказал, что передаст с ней письмо для Беренгуэлы, поколебавшись, добавила: – Она захочет знать, когда ты приедешь. Что мне сказать ей?
Хотя Джоанна постаралась придать голосу нейтральный оттенок, Ричард поймал себя на том, что оправдывается.
– Скажи, что я приеду, как только смогу, – отрезал он.
Когда сестра кивнула, король нахмурился, поскольку подозревал, о чем она думает. Не кажется ли ей, что Филипп любезно соизволит приостановить военные действия, пока король английский будет навещать свою жену в Пуату? Этот
Глядя на сестру, он сомневался, что она по-настоящему осознает, насколько пугающе трудной задачей является возврат всего, утраченного им за время плена. Поставив кубок с вином, Ричард повернулся к Джоанне и стал просвещать ее насчет суровых реальностей войны. Филипп удерживает большую часть Нормандии к востоку от Сены, включая порты Дьепп и Трепор. Теперь в его руках замки, от которых рукой подать до самого Руана. Более того, забрав у Фландрии графство Артуа, Филипп располагал более значительными ресурсами, чем его предшественники. Хотя Джоанна слушала внимательно, Ричард почувствовал, что она все еще не понимает. Не поймет и жена. Ну, так тому и быть. Его обязанности как короля главенствуют над остальными, и Беренгуэла должна принять это.
После обеда Алиенора спросила Ричарда про захват Филиппом Фонтена; это ее встревожило, потому что замок расположен всего в четырех милях от Руана. Ричарда и Андре этот факт не беспокоил: они насмехались над французским королем за то, что тот потратил целых четыре дня на взятие такой маленькой и слабо защищенной крепости и рассмешили настоятельницу Ализу, заявив, что она со своими монахинями и то управилась бы быстрее. Алиенора не удивилась, когда Ричард сказал, что завтра ему нужно вернуться к армии. Она знала, что в последние недели сын практически жил в седле, и это вряд ли изменится в ближайшее время. Королева собиралась спросить, известно ли ему о результатах вторжения Генриха на Сицилию, когда в зал препроводили гонца.
Его направил сенешаль Нормандии, и по растрепанному виду посланца Ричард понял, что дело срочное. Выхватив письмо, он сломал печать и поспешно прочел его.
– Иисус распятый! – Побледнев, государь нашел глазами Андре: – Лестер попал к французам в плен!
Немедленно поднялся шум, женщины испугались не меньше мужчин.
– Как это случилось? – спросила Алиенора сына, который продолжил читать письмо.
– Когда французы, срыв укрепления Фонтена, отступали, граф всего лишь с двадцатью рыцарями предпринял вылазку из Руана, чтобы напасть на них. – Ричард сердито тряхнул головой. – Как он мог быть таким безрассудным?
При этих словах его друзья, мать и сестра закатили глаза, но он не заметил. Смяв пергамент в кулаке, Ричард швырнул его на пол.
– Его под охраной отправили в замок Этамп.
Все понимали, что это значит – вызволить оттуда пленника невозможно.
– Филипп держит в Этампе свою постылую жену Ингеборгу, – едко заметила Алиенора. – Он может сберечь деньги, заперев их вместе.
Аббатиса Матильда удивилась, что король настолько ошеломлен, ибо считала его привычным к перипетиям и жестокостям войны. Не понимала она и общего огорчения, ведь граф Лестерский известен во всем христианском мире своими подвигами на Святой земле, и с таким знатным и прославленным узником наверняка будут хорошо обращаться. Но когда она потихоньку поделилась своими мыслями с Алиенорой, королева только молча посмотрела на нее, и в ее ореховых глазах мелькнуло нечто, от чего пожилая аббатиса содрогнулась. Настоятельница дала себе обет молиться за графа, ибо король и его мать явно полагают, что граф Лестерский нуждается в молитвах.