Королевство грез
Шрифт:
Дженни подумала о горских кланах, которые все дрались и дрались, не жалуясь на лишения, и озадаченно покачала головой.
— Здесь все по-другому.
— В отличие от членов ваших кланов, особенно горских, английские крестьяне не участвуют в дележе победной добычи, — пояснил брат Грегори, понимая ее затруднения и пытаясь растолковать. — По английским законам вся земля принадлежит королю. Король выделяет куски этой земли своим любимым дворянам в награду за верность или особые заслуги. Дворяне по собственному усмотрению выбирают место, где будут располагаться их владения, и потом
— Когда приходит война или голод, лорд морально — но не в силу закона — обязан защищать интересы своих слуг и вилланов. Иногда они так и делают, но обычно лишь в том случае, если им это выгодно.
Брат Грегори умолк, в Дженни медленно проговорила:
— Вы хотите сказать, они боятся, что муж мой не станет их защищать? Или что они ненавидят его за осаду Клеймора и выжженные поля?
— Ни то, ни другое, — сокрушенно отвечал брат Грегори. — Крестьяне — большие философы и хорошо знают, что каждому поколению придется увидеть свои поля сожженными, когда лорд их ввяжется в драку с одним из себе подобных. Но что касается вашего мужа, дела обстоят совсем иначе.
— Иначе? — переспросила Дженни. — В каком смысле?
— Он посвятил войне всю свою жизнь, и они опасаются, что все враги его один за другим устремятся на Клеймор в жажде мести. Либо он сам навлечет их на свою голову из любви к битвам, — Это смешно, — возразила она.
— Правда, но пройдет время, прежде чем они это поймут.
— А я думала, они будут гордиться, потому что ведь он… ведь для англичан он герой.
— Они гордятся. И чувствуют облегчение, и уверены, что в отличие от своего предшественника он захочет и сможет, если понадобится, защитить их. Сила и могущество дают ему тут немалое преимущество. На самом деле они преисполнены благоговения перед ним.
— А кажется, что они преисполнены ужаса, — горько заметила Дженни, вспоминая, как служанки вели себя в его присутствии.
— Верно, и на то есть особые причины.
— Не вижу я никаких особых причин, по которым им следовало бы его бояться, — с полной убежденностью заявила она.
— Да, но взгляните-ка их глазами: новым их господином стал человек, прозванный Волком в честь злобного, прожорливого зверя, который нападает и рвет свою жертву в клочья, пожирая ее. Больше того, легенда — не факт, а легенда — гласит, что у него нет жалости ни к кому, кто стоит у него на дороге. Став их лордом, он получил также право решать, какие налоги им придется платить; естественно, будет председательствовать в суде при разбирательствах, назначать наказания провинившимся — все это его право. Ну а теперь, — многозначительно посмотрел на нее брат Грегори, — пожелали бы вы, чтобы все это решал за вас такой человек, учитывая его репутацию безжалостного и жестокого?
Дженни разгневалась:
— Ох, но ведь он не безжалостен и не жесток. Будь он хоть вполовину так плох, нам с сестрою в его руках выпала б не такай судьба, а гораздо хуже.
— Воистину, — согласился
— По-вашему, получается все очень просто, — заключила Дженни, вставая и оправляя юбки. — И, должно быть, так оно и есть. Надеюсь, долго ждать не придется, они скоро поймут, что он…
Дверь распахнулась, и оба они оглянулись как раз вовремя, чтобы увидеть, как на сердитой физиономии Ройса появляется облегчение.
— Никто не знал, куда вы подевались, — сказал он и зашагал к Дженнифер, зловеще громыхая сапогами по натертому деревянному полу церкви. — Впредь не исчезайте, не доложив кому-нибудь, куда направляетесь.
Брат Грегори бросил один-единственный взгляд на негодующее лицо Дженнифер и вежливо извинился. Как только дверь закрылась за ним, Дженни резко бросила:
— Я и не знала, что я здесь пленница.
— Зачем тебе понадобилось покидать замок? — поинтересовался Ройс, не потрудившись прикинуться, будто не понял значения ее слов.
— Затем, что я хотела поговорить наедине с братом Грегори, — мрачно уведомила его Дженни. — Теперь твой черед ответить на мой вопрос. Почему мне запрещено покидать замок? Я у себя дома или в тюрьме? Я не собираюсь…
— Ты у себя дома, — перебил он, неожиданно усмехнулся, к полному ее замешательству, и добавил, тихонько и восхищенно фыркая:
— И у тебя самые синие в мире глаза. Когда ты злишься, они становятся цвета мокрого синего бархата.
— Мокрого бархата? — кисло переспросила она, морщя носик. — Мокрого бархата…
Белые зубы его сверкнули в широчайшей улыбке.
— Разве нет? А что я должен был сказать? Улыбка была неотразимой, и Дженни поддалась его озорному настроению.
— Ну мог бы сказать, что они цвета… — она увидела большой сапфир, украшающий распятие, и предложила:
— …сапфиров. Это неплохое сравнение.
— Ах, но сапфиры холодные, а глаза твои теплые и выразительные. Как, лучше? — хихикнул он, не слыша более возражений насчет мокрого бархата, — Гораздо, — охотно согласилась она. — Не соблаговолишь ли продолжить?
— Комплименты?
— Конечно.
Губы его дрогнули от смеха.
— Очень хорошо. Ресницы твои напоминают мне черную от сажи метелку.
Развеселившаяся Дженни залилась мелодичным смехом.
— Метелку! — радостно хохотала она, укоризненно Качая головой.
— Точно. А кожа твоя белая, мягкая, гладкая… Глядя на нее, я вспоминаю…
— Ну? — фыркая, подтолкнула она.
— Яйцо. Продолжать?
— О, пожалуйста, больше не надо, — пробормотала она сквозь смех.
— Как я понял, у меня ничего не вышло? — ухмыляясь, уточнил он.
— Я-то думала, — упрекнула она, задыхаясь, — что даже при английском дворе требуется хоть какое-то галантное обхождение. Ты что, никогда не бывал при дворе?
— Старался бывать как можно меньше, — мягко ответил он, но внимание его привлекли ее полные улыбающиеся губы, и Ройс без предупреждения сгреб Дженни в объятия, прижавшись к этим губам жадным, торопливым ртом.