Королевство Крови и Огня
Шрифт:
От долгого сидения на холодном полу ломило спину, а в ушибленном затылке пульсировала тупая боль. Но это казалось такой мелочью по сравнению с грузом, давящим на плечи.
Завтра. Все решится завтра, в цитадели иссаров. Мне нужно быть готовой – телом, разумом, духом. Продумать каждый шаг, каждое слово. Нельзя дать слабину, нельзя позволить страху и отчаянию взять верх.
Стиснув зубы, я поднялась на ноги. Завтра решится моя судьба. А сегодня нужно набраться сил и смелости. Нужно продумать план и по возможности избежать ловушек.
И,
Пока я жива – я буду бороться. Ради Ника, ради нас обоих. Чего бы мне это ни стоило.
Глава 2
Утро в темнице началось с лязга отпираемой двери и грубых окриков. Двое иссаров в длинных черных плащах с глубокими капюшонами ворвались в камеру и рывком подняли меня с холодного каменного пола. Один из них откинул капюшон, явив молодое, но безжалостное лицо. Его глаза – цепкие, пронзительные – были при этом совершенно пусты, будто подернуты мутной пеленой. Ни искры тепла или сочувствия, лишь холодное безразличие палача.
Второй страж так и остался с надвинутым на лицо капюшоном, но даже скрытый в тени, он излучал ауру подавляющей силы и едва сдерживаемой агрессии. Когда иссар рывком поставил меня на ноги, я невольно поежилась. От этих людей веяло опасностью, леденящей душу.
– Шевелись, – прорычал тот, что с открытым лицом, толкая меня в спину.
Меня вывели в сырой полутемный коридор, а затем вверх по узкой винтовой лестнице. Двое конвоиров шагали по бокам, зажимая меня меж собой стальными тисками. Я кожей чувствовала их настороженные взгляды, готовые пресечь малейшую попытку к бегству.
Некогда роскошное бархатное платье, ставшее за ночь в темнице грязной рванью, не спасало от пробирающего до костей холода. Ноги заплетались от долгого сидения в тесной камере, мышцы затекли и ныли. Холодный воздух обжигал легкие, от затхлого запаха плесени к горлу подкатывала тошнота.
Когда мы поднялись в верхние ярусы замка, в нос ударил сладковатый аромат благовоний и раскаленного воска. Сквозь высокие витражные окна лился тусклый утренний свет, после мрака темницы резавший глаза. Я невольно зажмурилась, пытаясь унять боль под веками.
Иссары провели меня анфиладой пышных залов и галерей, украшенных гобеленами и увенчанных хрустальными люстрами. Прежде это великолепие восхищало, но сейчас казалось издевательски фальшивым. Будто сам замок глумился над моей бедой.
На каждом шагу я чувствовала на себе пристальные взгляды и слышала за спиной возбужденный шепот. Студенты всех курсов и факультетов высыпали из аудиторий, провожая нашу процессию глазами. Многие были облачены в траурные одежды! Лицемеры! А ведь когда погиб профессор Уиллоуби – всем было плевать.
Кто-то таращился на меня с любопытством и плохо скрываемым страхом, кто-то кривил губы в брезгливой усмешке. Презрение и ужас, вот что я теперь внушала. Никому и в голову не приходило усомниться в моей виновности.
–
– Еще бы, сначала бедняга профессор Уиллоуби, потом красавчик Кристиан, а под конец и наш золотой мальчик Николас!
– И ведь главное, прикидывалась такой скромницей. А сама тихой сапой изводила лучших мужчин академии!
– Ставлю десять золотых, ее прилюдно повесят в столице. А может, даже колесуют – для острастки прочим ведьмам.
Обрывки разговоров накатывали со всех сторон удушливой волной, выбивая почву из-под ног. Горло сжимали спазмы тошноты пополам с истерическим смехом. Это безумие, какой-то дикий фарс! Неужели иссары и вправду скормили всем байку о том, что я извела Николаса и еще двоих?
Ник ведь обратился в нейзери у меня на глазах, поглощенный собственной тьмой. Но похоже, здесь об этом никто даже не подозревал. Зато охотно смаковали небылицы о моей кровожадности и коварстве.
Я с трудом удерживалась от слез. Предательство жгло каленым железом, горечь разочарования душила. Те, кого я привыкла считать друзьями, с готовностью поверили в самую чудовищную ложь. И теперь упивались моим падением, бросая в спину камни презрения.
Гомон голосов внезапно стих, будто отрезанный ножом. Я подняла глаза и увидела в конце галереи две до боли знакомые фигуры – Амелию и Селесту, закутанных в черные траурные платья. Плотные вуали скрывали их лица, но я сразу их узнала. Предательниц, оболгавших меня на допросе, чтобы выслужиться перед Фэйрфаксами.
Амелия, увидев меня, вдруг сорвалась с места. С диким криком она подлетела ко мне и вцепилась ногтями в лицо, царапая щеки. Вуаль слетела, явив покрасневшие от слез глаза, в которых плескались боль и неподдельная ярость.
– Ты, подлая тварь! – визжала Амелия, хлеща меня по щекам. – Как ты посмела отнять его у меня? Забрать Ника, любовь всей моей жизни! Лучше бы ты сдохла, мразь!
Стражники кое-как оттащили от меня обезумевшую девушку. Я стояла, пошатываясь, чувствуя на разодранной щеке теплую кровь. Иссары, что вели меня, ощутимо напряглись. Их пальцы крепче стиснули мои локти, а взгляды забегали по сторонам, высматривая новую угрозу.
– Прости ее, она вне себя от горя, – произнес за спиной до тошноты сочувственный голос.
Я обернулась и встретилась взглядом с васильковыми глазами Селесты. Траурная вуаль оттеняла фарфоровую бледность ее кожи. Бывшая подруга смотрела на меня с нарочитой печалью, чуть склонив головку набок. На точеном личике застыло скорбное выражение, но в глубине зрачков плясало злое веселье.
Меня пронзило недоумение пополам с обидой. За что, ну за что Селеста так меня ненавидит? Ведь мы почти не общались до того, как я сблизилась с Ником и его компанией. Я никогда не переходила ей дорогу, не задевала ни словом, ни делом. Почему же сейчас в ее глазах столько злорадства и неприкрытой враждебности?