Королевы бандитов
Шрифт:
Гита закрыла глаза, чувствуя полное опустошение. Остатки адреналина растворились, перестав поддерживать в ней энергию. Голос Карема звучал успокоительно, лился над ухом, как бальзам:
– Думаю, когда мы были детьми, мы всё принимали как должное. Нам не приходило в голову задумываться о несправедливости, пока мы не повзрослели. А многие и повзрослев не задумываются.
Гита склонила прислоненную к стене голову на плечо Карему. Она настолько расслабилась, что не удержала внутренние защитные барьеры, и перед глазами возникло искаженное злобой лицо Даршана: «…Ты так изголодалась по сексу, что напросилась на приглашение в этот дом… и набросилась на
– Гита… – забеспокоился Карем, сжав ее руку, замолчал и продолжил, лишь когда она посмотрела ему в глаза: – С тобой все в порядке?
– Да, – солгала она.
– Окей. Но если бы тебе понадобилась моя помощь, ты все рассказала бы мне, да? Например, о том, что случилось с твоей шеей.
Гита невольно схватилась за горло свободной рукой и тотчас опустила ее. В зеркале на дверце шкафа у противоположной стены комнаты отразились проступившие у нее на коже синяки.
– Если бы я думала, что ты сможешь помочь, обязательно рассказала бы.
– Это означает, что помочь я не могу? – грустно усмехнулся Карем.
– Ты уже помогаешь, – сказала Гита, снова склонив голову ему на плечо.
20
Фарах стояла на крыльце с тыквой в руке. Гита воззрилась на гостью с недоверием – не могла понять, явь это или продолжение ее собственных лихорадочных снов.
После того как поздно ночью Карем ушел, она заснула, но просыпалась каждые полтора часа вся в поту, со спазмами в животе, а когда опять засыпала, ей чудился запах Карема, и она не знала, исходит ли он от простыней или это фантом, порожденный взбудораженным мозгом. В очередной раз проснувшись, она подумала, что умрет от обезвоживания, если пролежит в кровати еще хоть минуту, поэтому встала, переступила через темный силуэт Бандита на полу и добрела до кухни. Там плеснула себе воды из глиняного кувшина и постаралась проанализировать свои сны.
Обычно сны начинались со сцены в постели, служившей продолжением того, что произошло между ней и Каремом, перед тем как он ушел. Но порой лицо, которое она целовала, начинало меняться на глазах, или же Гита опускала взгляд и натыкалась на голову Даршана, оказавшуюся у нее между ног, и тогда она пыталась его лягнуть, но он хохотал и призывал ее быть хорошей девочкой.
Некоторые кошмары начинались иначе: с пальцев Даршана, давивших на ее горло, впивавшихся ногтями в кожу. Она хватала статуэтку, холодную и скользкую, замахивалась и опускала ее на голову ничего не подозревавшего Карема. Свою ошибку Гита замечала на долю секунды позже, чем нужно, и видела, как за мгновение до смерти в его расширенных глазах отражается изумление ее вероломством. В снах ее руки снова и снова совершали действие, которое мозг отказывался осмыслить.
Стоя на кухне, Гита смотрела на свои ладони в выцветших, светло-оранжевых разводах хны, и в лунном свете казалось, что их опалило слабое дыхание дракона.
Она не жалела о своем поступке – только о том, что сделал Даршан. Злилась от того, что он поставил ее перед выбором: насилие будет совершено либо над ней, либо ею самой. Насилие или изнасилование. Она не собиралась мириться с участью многострадальной святой, созданной для удовлетворения мужских капризов. И надеялась, что в кои-то веки правосудие совершит правый суд, система не перемелет жертву с чувством выполненного долга.
Потягивая воду из чашки на затопленной лунным светом кухне, Гита мало-помалу приходила к уверенности, что, по крайней мере в ближайшем будущем ее сознательное
Но в снах вина вырывалась на волю, узник в отсутствие надзирателя буйствовал и сеял хаос. Видения мучили ее, зато она не сомневалась, что долго это не продлится. Гита пережила много ужасов и знала, что это тоже переживет. Придет утро, вместе с ним очистительные мантры принесут облегчение, но пока она чувствовала себя крошечной и беззащитной, стоя в кухонном закутке. Ее била дрожь, живот крутило, сердце бешено колотилось. Лунный свет казался чужим. Легкие предательски отказывались принимать воздух. Она ухватилась обеими руками за край полки и опустилась на колени. «Кабадди, кабадди, кабадди», – бормотала Гита, пока где-то в груди не развязался тугой узел. Бандит проснулся и тревожно закружил рядом с ней, но Гита боялась отпустить край полки, чтобы приласкать его, – просто дышала глубоко и смотрела на пса. «Кабадди, кабадди, кабадди». Ее отчаяние передалось Бандиту – он словно искал и не находил способ ей помочь, чувствуя себя таким же беспомощным и беспокойным, как она.
В следующий раз Гита проснулась ранним утром, потому что Бандит ее всполошил – ему нужно было на улицу, и он скулил, пока она не встала, с трудом продрав глаза, и не отперла дверь, чтобы выпустить его пописать. Из двух храмов доносились громкие бхаджаны, будившие деревенских жителей. Воздух был свежий – дневная влажная жара еще не успела его раскалить – и приятно холодил разгоряченную кожу Гиты. Она снова легла, погрузившись не в сон, а в тягучую дрему, больше похожую на попытку к бегству от реальности, чем на отдых. А потом ее разбудил стук в дверь – явилась Фарах, свеженькая и бодрая, в отличие от вялой и помятой Гиты.
Стоя на крыльце, Фарах окинула взглядом растрепанные волосы и домашний халат хозяйки дома.
– Ты что, еще спишь, Гитабен? Уже десять часов, – сообщила она с превосходством ранней пташки над засоней. – Слышала про Даршана? Вся деревня жужжит, как улей.
– Что случилось? – спросила Гита, еле ворочая языком. Во рту пересохло, утренний свет резал глаза, и она жестом пригласила Фарах войти, чтобы можно было закрыть дверь.
– Даршан умер! Жена его убила!
– Нет, не… – машинально возразила Гита, но тут же спохватилась. – Не может быть.
– Полиция приезжала. Всех забрали в Кохру.
– Безумие какое-то…
– Согласна. Сейчас тут такая суета начнется, почище, чем в Дели… Аррэ, что с твоей шеей?! – Фарах указала на синяки, которые за ночь успели еще потемнеть.
– Чего? А, ерунда, не обращай внимания.
– Оке-ей. – Фарах сунула тыкву в руки Гиты. – Короче, такое дело… Я не могу дать тебе отсрочку, к сожалению. Деньги мне понадобятся раньше, чем я думала.
Гита похолодела и отошла к столу налить себе воды. Когда на тебя нападает мужчина – это одно, но позволить женщине взять себя за горло… Силенок у нее сейчас было маловато, но пора уже дать отпор шантажистке, решила она. Передразнивая слащавый тон Фарах, Гита сказала: