Королевы бандитов

Шрофф Парини

Мятежницей Гита себя не считала и о том, чтобы поставить мир на колени перед собой, не грезила. Пхулан Дэви тоже не желала ничего подобного, но она поставила на колени некоторых мужчин, и ее история находила отзвук в сердцах очень многих женщин, в том числе Гиты. Судьба Пхулан всегда казалась ей предопределенной полом: одна женщина выступила против огромного множества мужчин, для которых именно ее пол постоянно служил поводом обесчеловечить ее, унизить, растоптать, в буквальном смысле втоптать в грязь. Теперь же Гита понимала, что дело было не только в этом. История Пхулан была отмечена ее кастовой принадлежностью не в меньшей, а может, и в большей

степени, чем гендерной.

Она родилась Пхулан Маллах, девочкой-далит, то есть дважды бесправной и угнетенной. Даже разбойники, не приемлющие ни цивилизацию, ни законы, подчиняются кастовому укладу. Мужа Пхулан, Викрама Маллаха, убили из-за его касты. Ее саму насиловали всей бандой из-за касты. Пхулан убила в отместку двадцать два человека, принадлежавших к высшим кастам. И лишь после этого она перестала быть женщиной и сделалась легендой. Страна забыла ее изначальную фамилию, происходящую от названия одной из низших каст – Маллах, и стала звать Пхулан Дэви [141] .

141

Богиня (санскр.).

У Гиты не хватало слов, чтобы объяснить все это Салони, которая терпеливо ждала от нее ответа, выглядывая из-за девицы в джинсах. Но Гита все же попробовала:

– Я много лет ни с кем не общалась, как ты знаешь, держала все в себе. Но… лучше всего я могу описать это так. Если я очень долго сижу в доме с Бандитом, я привыкаю к запаху псины и перестаю его замечать. Потому выхожу куда-нибудь – за водой, на собрание заемщиц или еще куда-то, – возвращаюсь, и запах ударяет в нос, я сразу понимаю, что пес грязный и воняет, что надо его помыть.

Салони даже не поморщилась, когда девушка резко рванула подсохший воск с полоской ткани сначала с одной ее руки, затем с другой.

– Мне кажется, у меня всю жизнь были какие-то проблемы с обонянием, а теперь я вдруг резко почувствовала, как пахнет этот мир. Он воняет, Салони. Надо его помыть.

– Ноги тоже? – спросила девица в джинсах так громко, что Гита вздрогнула.

Салони покачала головой, и девица удалилась за шторку. Салони изучила кожу на руках – кое-где там остались липкие частицы воска.

– Ты вот о чем подумай, Гита, – проговорила она. – Если мы с тобой пригласим Кхуши на ужин или приведем ее к нашему колодцу, чтобы она сама набрала воды, тебе, конечно, полегчает, ты будешь чувствовать себя хорошей. Но другие за это отомстят, и не тебе, а Кхуши. Они придут к ней, изобьют ее, сожгут ее дом… Несколько лет назад местная девушка вышла замуж за какого-то врача из Ахмадабада, помнишь? Свадьбу сыграли за несколько деревень от нас и пригласили семью далитов, потому что невеста с детства дружила с их дочкой. Вскоре после этого люди из высших каст избили эту семью за то, что они ели со всеми за одним столом. Мужчине-далиту намотали на руки тряпки, смоченные бензином, и подожгли. Его жену и дочь изнасиловали. – Салони тяжело сглотнула. – Это неправильно. Я знаю, что это неправильно, и ты тоже знаешь. Так не должно быть. Но каковы бы ни были твои намерения, имей в виду, что у твоих идей могут быть последствия, которые ты даже представить себе не можешь заранее.

Пока Салони платила за эпиляцию, Гита пыталась подняться с низкого стула, и это заняло у нее больше времени, чем хотелось бы. Колени затекли и противно ныли – не то чтобы это было

больно, но затрудняло движения.

На обратном пути к деревне Гита сказала:

– А почему мы не можем установить новые правила? Ты же у нас заседаешь в панчаяте!

Салони помотала головой:

– Я там заседаю, потому что правительство обязало включать в составы панчаятов женщин. В принудительном порядке. Мой свекор позаботился о том, чтобы именно меня избрали в совет, потому что решил, что ему пригодится лишний голос на заседаниях по его инициативам. В большинстве случаев меня даже не предупреждают об очередном собрании.

– У тебя больше влияния, чем ты думаешь. Помню, два года назад ты еще даже в совете не была, но когда все его члены решили проголосовать за убийство чести [142] по делу одной девушки, ты убедила их изменить мнение.

Салони язвительно фыркнула:

– Да уж, и семья той девушки разорилась, пытаясь выплатить штраф, наложенный панчаятом. Никому я своим заступничеством не помогла. К тому же ее помолвку отменили, так зачем все это было нужно?

142

Древняя индийская практика убийства женщины родственниками за то, что они считают навлечением на семью позора.

– Та девушка жива только благодаря тебе! И еще. Помнишь, что ты сказала о Прити? Если деревенские начнут ее гнобить из-за того, что она вдова, они будут иметь дело с нами. Вот это и есть влияние, это и есть сила, Салони. И мы должны это использовать.

Они свернули с шоссе на ухабистую деревенскую дорогу, и скутер затрясло так, что у женщин заклацали зубы.

– Как использовать?

Салони припарковалась у своего дома, поставив скутер на подножку. Пока Гита слезала с него, на нее снизошло вдоховение. Она радостно пощелкала пальцами:

– Мы можем выдать твою дочь за сына Кхуши!

Салони размотала скрывавшую пол-лица дупатту, и Гита обнаружила, что лицо у нее крайне сердитое.

– Апарне пять лет, Гита! Принадлежность к неприкасаемым нельзя отменить браком с брахманом! И может, мы все-таки сначала займемся решением более актуальных проблем? Сама знаешь каких! А потом уж, Ганди, можно будет «изменить самих себя, чтобы и мир вокруг изменился»!

Гита засмеялась:

– Точно Ганди? Ты уверена, что это изречение не Триведи придумал?

Салони тоже весело расхохоталась:

– Какая ж ты язва! Боже! А обычно все обвиняют в этом меня.

– Когда следующее заседание панчаята?

Она пожала плечами:

– Без понятия, но я спрошу у Саурабха.

– Хорошо. Кажется, у меня есть идея. Если нам удастся добиться для Кхуши места в совете…

– Гита, даже не мечтай. Кастовая система стара, как Индия, а мы, ко всему прочему, еще и женщины, если ты забыла.

– А что ты там говорила про «исполнителей кармической воли»? Ты недооцениваешь деревни. В городах вечно происходят какие-нибудь замесы, индуисты и мусульмане идут стенка на стенку, убивают друг друга, а у нас ничего подобного нет, правда же? Если мы можем уладить религиозные противоречия, значит, и с кастами должно получиться.