Королевы Маргины
Шрифт:
– Говорите по делу! Отвечайте на вопрос, не вертите…
– Не могу вертеть тем, что вы, по-моему, имеете в виду: сидя, это невозможно делать. Отвечаю на ваши глупые вопросы: я не убивала Рика. Не задумывала убийства ни сама одна, ни совместно с кем-нибудь, даже с вами. Говорю «с вами» потому, что за всю последнюю неделю не видела никого, кроме, конечно, Рика: не возникало такого желания, а он с этим считался. Теперь я понимаю, что это было предчувствие. Вот, теперь вижу вас. Тех, кто меня тащил сюда, не считаю: я с ними ни слова не сказала. О чем еще вы станете спрашивать?
– О друзьях, которые
– По-моему, очень милые люди.
(«Сдерживайся. Изо всех сил, но сдерживайся. Иначе она и совершенно выйдет из-под контроля. Напугай ее. Серьезно. Заставь задуматься»).
– Но ведь получается, Зора, так, что если не вы убили Нагора, то скорее всего это сделал кто-то из них – из людей, для которых не составляло труда увидеться с ним даже в такое вот – неслужебное время. Вряд ли ведь в ваш дом впускали среди ночи кого попало.
– Не знаю. Не могу представить…
– Подумайте вот о чем, Зора: а что, если после него захотят убить и вас?
– За что?
– А его – за что?
– Откуда мне знать?
– Вот и не будете знать; но они-то будут!
– Не верю. Почему тогда меня сразу не… Ну, вы понимаете.
– Я-то понимаю. Причина проста: убей они вас – и на вас не легло бы никакое подозрение, не так ли? А вы живы – значит, есть кого подозревать, значит, настоящий убийца вне опасности.
– Знаете, в этом что-то есть.
– Не задержи мы вас – скорее всего, сейчас вас уже не было бы в живых.
– Ужас!
– Так что, как ни странно – для вас выгодно находиться здесь в качестве сперва подозреваемой, а потом и обвиняемой. Это все как бы в их интересах. А мы тем временем, разумеется, будем искать истинных виновников. И найдем, уверяю вас – найдем. Но, конечно, это потребует времени. И в течение этого времени вы можете находиться в безопасности только здесь. Я понимаю, что это нелегко для вас – и морально, и физически…
– Конечно. Хотя вообще-то я не неженка.
– Приятно слышать. А выглядите именно так.
– Да, меня всю жизнь считают такой. Но я не обижаюсь.
– Итак, давайте договоримся: пусть следствие идет своим путем. В конце концов оно докажет вашу невиновность. И возьмет тех. А вы до той поры наберетесь терпения…
– Пожалуй, я с вами соглашусь – во всяком случае, пока.
– Вот и чудесно. Ого, сколько времени прошло. Давайте сейчас оформим краткий протокольчик, чтобы было что подшить к делу, – и за работу.
– Будь по-вашему. Интересно, а Казус тоже все объяснил бы вот так? Где он, кстати?
– Дался вам этот Казус. Где? Да неподалеку.
– Просто я о нем слышала хорошее. Хотелось посмотреть на него. Ладно, наверное, еще успею.
Услышав эти слова, офицер усмехнулся. А точнее – он сделал это лишь мысленно. Он уже выяснил, что, хотя Лен Казус действительно находился не так уж далеко от Дома признаний, увидеть его подследственной вряд ли удастся. Потому что место, где скорее всего пребывал сейчас старший вызнаватель, именовалось моргом, и попасть туда можно было лишь, обладая соответствующим разрешением при наличии серьезной причины: для опознания тела, например. Зора Мель, понятно, опознать тело Казуса не смогла бы, поскольку с покойным никогда не встречалась и даже изображений его не видала: как правило, оперативники
Но всю эту информацию вызнаватель Смирс, естественно, оставил при себе и на предположение Зоры ответил лишь одним словом:
– Возможно. – И, подумав, добавил еще: – Чего не бывает на свете!
11
Неро, морг Департамента покоя, ночь с 13 на 14 меркурия
Доктор Сирон вбежал в «предбанник» морга и увидел: простыня, которой еще недавно было накрыто бездвижное тело, оказалась уже отброшенной в сторону, а само тело, свесив ноги, сидело и глядело на вошедшего хотя и мрачным, но совершенно осмысленным взглядом. То есть налицо были признаки не только возвратившейся жизни, но и сознания. Может быть, еще не вполне прояснившегося: об этом говорило то, что встречен был доктор не возгласом удивления и не вполне закономерным вопросом вроде «Где это я и что со мной?», но заявлением:
– Бардак тут у тебя, Мак, честное слово. Тут помрешь, а никто и не спохватится.
Доктор ухмыльнулся: тональность предстоящего общения была этими словами определена, и он постарался ответить в том же ключе:
– Опять нарушаем? Сюда, по-твоему, зачем людей кладут? Чтобы они шум поднимали? Вот посмотри: все лежат тихо, по правилам, а ты и тут отличился. Прямо скандал с тобой.
И, не выдержав все-таки, обнял воскресшего – достаточно осторожно, правда, чтобы не потревожить рану, на которую, впрочем (вернее – на которые, поскольку тут был и вход, и выход), была наложена соответствующая повязка: с телами неопределенного статуса полагалось обращаться так же, как с несомненно живыми.
Подвергнутый объятию похлопал Мака Сирона правой рукой по спине, скорее всего, чтобы убедиться, что с этой конечностью все более или менее в порядке; левая пока оставалась неподвижной – Лен Казус еще не рискнул опробовать и ее. Были и у врача, и у пациента дела и более важные и срочные. У врача в первую очередь:
– Как себя чувствуешь? О прочем – потом. Испытываешь боль?
– Это она меня испытывает, – ответил Казус. – Но в пределах допустимого – если память меня не подводит.
Врач его понял, потому что знал: у Казуса уже и до этого было три ранения, из них, правда, одно легкое. Так что у следопыта было с чем сравнивать.
– Головокружение, слабость?
– Да вроде бы все в норме. Как пуля прошла? Или сидит во мне?
– Навылет.
– Вы тут все замотали, ничего не пойму. Это вход?
– Вход в спине.
– Сильно промазали?
– Судя по месту – выстрел был профессиональный. На-ка, проглоти и запей.
– А ну тебя с твоей химией. Профессионально? Почему же я живой? Хотя… Долго я провалялся?
– Полсуток. Ты не заговаривай мне зубы, глотай. У тебя же сейчас все процессы пойдут в ход, а тебя по сути лечить и не начинали, ты же признан покойником. Чего доброго, начнется сепсис, тогда…