Короли абордажа
Шрифт:
Однако сражение откладывалось: четыре дня сильный ветер и бурные волны не давали начать битву, только наутро пятого дня наступил штиль, и море сделалось ровным, как зеркало. Антоний вместе с Геллием Попликолой возглавил правое крыло своего флота, где стояли три эскадры; Целий и Геллий Соссий командовали двумя эскадрами левого крыла. Марк Октавий и Марк Инстей возглавляли центр строя. Шестьдесят оставшихся египетских кораблей Клеопатры находились в резерве позади боевых порядков флота Антония.
Октавиан также разделил свой флот на три отряда: правое крыло он возглавил сам вместе с Марком Лурием, центром предводительствовал Луций Аррунций, а левым доверили командовать Агриппе. Впрочем, он же осуществлял и общее руководство флотом.
Канидий Красс и командовавший армией в отсутствие
Битва при Акциуме
Утром 2 сентября противники выстроились в видимости друг друга. Антоний со своим флотом занял сильную оборонительную позицию в устье Амбракийского залива, а Агриппа расположил флот широкой дугой на выходе из залива. Что касается Октавиана Августа, то он решил наблюдать (не вмешиваясь!) ход предстоящего сражения с небольшого судна, которое расположилось за боевыми порядками римского флота.
Октавиан, поутру обходной дорогой направившись к флоту, встретил погонщика ослов, который, узнав императора, ободрил его, ответив на вопрос, как его зовут: «Эвтих-Счастливец, а моего осла — Никон-Победитель». На своей флагманской триере Октавиан обошел строй и осмотрел его. Добравшись до своего правого крыла, он рассмотрел флот противника. Октавиан был поражен, насколько недвижимо стоят враги — казалось, они отдали якоря. Он удерживал свои корабли на расстоянии восьми стадий (около полутора километров) от противника в течение нескольких часов. Целью Агриппы было, напротив, всеми силами постараться «вытащить» врага из залива в открытое море.
Около полудня подул ветер с моря, и кормчие Антония на левом фланге, фактически нарушив приказ, привели в движение левое крыло. Надеясь на высоту, громадные размеры и неуязвимость своих кораблей, они начали выдвигаться из залива. Заметив это, обрадованный Октавиан приказал своему крылу дать задний ход, стремясь еще дальше выманить сдвинувшегося с места противника в море и по возможности оторвать его крыло от общего строя, после чего окружить его своими отлично снаряженными судами, превосходившими противника как в скорости, так и в маневренности — на тяжелых судах Антония все еще недоставало гребцов.
Великое сражение началось наступлением Агриппы. Однако, приблизившись на восемь кабельтовых к неприятельскому флоту, он внезапно остановил движение и начал всячески провоцировать противника на нападение. Некоторое время это ему никак не удавалось, но затем ветер поменял направление и подул от берега, наполняя ветром паруса кораблей Антония. Искушение воспользоваться столь выгодной ситуацией оказалось так велико, что командующий левым флангом Целий не устоял и дал команду на атаку.
B 11 часов утра левофланговая эскадра Антония медленно двинулась под парусами вперед. Однако, вопреки ожиданиям, противостоящая ей эскадра Луция боя не приняла, а начала столь же медленно оттягиваться в открытое море, одновременно размыкая свой строй, чтобы охватить левый фланг неприятеля. Вскоре левый фланг Антония значительно оторвался от главных сил и оказался предоставлен сам себе. Общий боевой строй оказался нарушенным. Видя, что левый фланг двинулся вперед, а противник, не принимая боя, отходит, решил не отставать и фланг правый. Здешний начальник Гелий также поддался искушению легкой победы и, вопреки всем приказам, двинулся вперед. Присутствовавший там же Антоний вполне разделял желание начальника правофланговой эскадры. Он тоже желал победы, боясь, что корабли Агриппы от него ускользнут. Разумеется, противостоящий Антонию и Гелию центурион Арунций проделал точно такой же маневр, что и Луций. Римляне растягивали боевую линию противника, создавая проходы между его эскадрами и одновременно охватывая их фланги. Общий боевой порядок Антония был уже безнадежно нарушен. Начало сражения было явно не за ним. Еще не пролилось ни капли крови, но тактическая ситуация изменилась в корне. Агриппа выигрывал ее по всем пунктам!
Сам Агриппа тем временем внимательнейшим образом наблюдал за всем происходящим, чтобы не пропустить
— Сигнал всеобщей атаки! — прокричал Агриппа, увидев, что неприятель окончательно обнажил свои фланги.
На флагманской либурне взревели сигнальные трубы. На мачте взвился красный флаг — означающий начало кровопролития. Луций и Арунций немедленно со всеми своими кораблями бросились в атаку, стремясь, пользуясь превосходством в скорости, зайти во фланг, а потом и в тыл противнику. И то, и другое им удалось без особых трудностей. Вскоре обе фланговые эскадры Антония оказались практически окруженными и были вынуждены отбивать атаки вездесущих либурн со всех сторон.
Сам Агриппа тоже не терял времени даром. Обеспечив перевес на флангах, он немедленно устремился в атаку всеми силами центра в промежуток между неприятельской эскадрой Юстия и разошедшимися в разные стороны эскадрами Гелия и Целия. Вскоре и весь центр Антония вынужден был уже биться в полном окружении. Теперь, как и планировал Агриппа, каждую из плавучих крепостей Антония атаковало три или четыре либурны, но и несмотря на это успеха достигнуть было не просто. Либурны ломали противникам весла и рули. При этом многие из нападавших судов сами становились жертвами метательных снарядов и шли на дно с пробитыми корпусами. Высокие борта и защита из нескольких слоев бревен надежно защищала плавучие крепости от наскоков мелких судов. Но Агриппа не был бы Агриппой, если бы не предусмотрел еще одного сюрприза, который, судя по всему, и оказался решающим. Корабли Агриппы имели множество зажигательных приспособлений, о которых не удосужился позаботиться Антоний. На плавучие крепости был обрушен шквал горящих копий и стрел, летели запущенные катапультами факелы и горшки с гашеной известью для ослепления команды. Против этого у плавучих крепостей не было никакого оружия. А потому они сгорали, но не сдавались. И с той и с другой стороны сражались солдаты, прошедшие одинаковую школу римской выучки, а поэтому схватка была особо ожесточенной. Уступать и отступать не желал никто!
Перевес на всех пунктах битвы был за Агриппой. Однако он уже ввел в дело все свои резервы, в то время как у Антония еще оставался флот Клеопатры. Быстрые египетские корабли могли выступить достойными противниками либурнам и склонить чашу весов в другую сторону. Нам осталось неизвестным, призывал ли Антоний свою жену-любовницу прийти к нему на помощь. Однако внезапно для всех флот Клеопатры поднял паруса и, промчавшись мимо сражающихся, взял курс в открытое море. Египтяне во главе со своей царицей бежали с поля брани, бросая союзников на произвол судьбы!
— Измена! Измена! — кричали матросы и легионеры на плавучих крепостях, видя, как один за другим проскакивают мимо них в открытое море, даже не пытаясь вступить в сражение, египетские корабли.
Увиденное стало настоящим потрясением и для Антония. Еще бы, ведь для него происходящее было не только изменой египтян союзническому долгу, но и личной изменой ему столь горячо любимой им Клеопатры. Что должен был сделать в такой ситуации флотоводец? Сжав зубы, продолжать драться? Попытаться вернуть беглецов? Антоний решается на нечто совсем иное. Ряд историков считает, что первоначально он рассчитывал, что сможет убедить Клеопатру повернуть форштевни своих кораблей обратно и нанести решающий удар по Агриппе. Другие, однако, придерживаются мнения иного.
Предоставим слово одному из биографов Антония: «Заметив ее (Клеопатры. — В.Ш.) бегство, Антоний поступил с такой низостью, равную которой едва можно отыскать в истории: ради любовницы, которая предательски бросила его в минуту опасности, Антоний, властелин всего Востока, не задумываясь, покинул на произвол судьбы свой флот, сражавшийся ради него за мировое господство, и армию, которая ждала только приказания, чтобы сделать то же самое. Он погнался за ней на быстроходном посыльном судне, на которое в общей суматохе сражения никто не обратил внимания, и, когда догнал, счел себя счастливым, несмотря на то что ему, как нежеланному и неудобному гостю, был оказан очень холодный прием.