Короли Альбиона
Шрифт:
Два отряда стрелков, служивших противостоящим партиям, не обнаруживали ни малейшего признака враждебности друг к другу. Они ели и пили вместе, вполне дружелюбно, пока за игрой в кости не вспыхнула свара — один игрок обвинил другого в мошенничестве. К тому времени все, конечно же, напились, и ссора переросла в потасовку, однако вместо оружия они пустили в ход кулаки, ножки столов, стулья и тому подобное. Комнату разнесли вдребезги, почти все воины утирали с лица кровь, двоих или троих унесли замертво — после чего они без видимой причины помирились и продолжали пить эль, пока не впали в тупое оцепенение. Похоже, эта драка вовсе не была сколько-нибудь из ряда вон выходящим событием.
Мы проснулись на рассвете. Небо было почти безоблачным;
Несмотря на холод, ясный свет золотых качелей [17] заставил всех приободриться — и нас, и солдат с лучниками, и прочих путешественников, и слуг гостиницы. Все они бегали по двору, колотя себя руками по бокам, чтобы согреться, крича, что-то напевая. Правда, они малость притихли, когда обнаружили в углу хлева тело трехлетней девочки она отошла ночью справить нужду и замерзла, так и не сумев вернуться к делившимся с людьми теплом животным и к своим родителям, которые, опьянев, непробудно спали.
17
Традиционное метафорическое название солнца в древней индийской поэзии.
Мы позавтракали заплесневевшим хлебом и парным молоком. Лучники засовывали между кусками хлеба лепешки из перемолотой, но почти не прожаренной говядины и запивали их элем. Через час, когда солнце уже полностью поднялось над линией горизонта, мы отправились в путь. Сперва нам показалось, что идти будет легче, так как все лужи замерзли и мы больше не вязли в грязи, но вскоре мы убедились, что смерзшиеся комья земли сделались твердыми, будто камень, и нужно было очень внимательно смотреть под ноги, чтобы не вывихнуть себе лодыжку. Нам встречались большие лужи, в которых вода замерзла лишь отчасти, и частички льда плавали в ней, точно хлопья скисшего молока, но мелкие лужи замерзли целиком и их поверхность оказалась более скользкой, чем ступени полированного мрамора, даже если на них прольется дождь.
И все же мы продвигались вперед и вскоре увидели перед собой стены Кале. Длинная извилистая линия укреплений, с круглыми башенками на более или менее равных расстояниях друг от друга. Стены, сложенные из белого камня, сверкали, отражая солнце, которое в тот момент стояло у нас за спиной, однако значительная часть этих сооружений, особенно верхняя, была покрыта черной сажей. Над городом поднималось облако густого черного дыма. Зимой здесь жгут уголь — черный минерал, в изобилии встречающийся в этой области. Он горит ярко и дает много тепла, но при этом является также источником неприятного черного дыма с тяжелым запахом, опасного для здоровья и даже жизни. Мне стало известно, что каждую зиму много людей задыхаются из-за того, что ложатся спать слишком близко от очага, или оттого, что в трубах их каминов недостаточно хороша вытяжка. Они засыпают, впадают в беспамятство и умирают.
Разумеется, нас остановили у ворот города и подробно расспросили. Эти ворота крепятся не на петлях, а подвешиваются на канатах из пеньки и поднимаются либо опускаются с помощью рычагов, вмонтированных в стену на значительной высоте. Они представляют собой решетку из
Капитан, охранявший ворота, легко мог убедиться, что мы не принадлежим ни к народу франков, ни к англичанам приверженцам Сомерсета, и, предъявив ему кое-что из своих товаров и рекомендательные письма, выданные феодалами, через чьи земли мы проходили, прежде чем попасть во Францию, мы довольно легко убедили этого офицера, что в самом деле являемся теми, за кого себя выдаем, а именно — восточными купцами.
Цвет нашей кожи говорил сам за себя: капитан, носивший рыцарское звание, припомнил, что его отец, сражавшийся с маврами и турками на восточном побережье Средиземного моря, рассказывал, будто в тех местах кожа у людей такая же темная, как у нас.
Последовала напряженная дискуссия на языке варваров. Али позднее растолковал, что стражники заспорили, не принадлежим ли мы к числу мусульман, то есть в их глазах язычников и безбожников. Али поспешил уверить англичан, что мы вовсе не мусульмане, а обитатели земель, лежащих дальше к востоку, и что помимо товаров и денег мы надеемся увезти с собой в родные края истинную веру в Спасителя Христа, к тому же наш край вот уже семь веков находится в состоянии непрерывной войны с мусульманами.
В результате примерно через час (а тем временем сумрак сгущался, в этих местах ночь подкрадывается понемногу, а не наступает мгновенно, как у нас) нам разрешили войти в город и поискать себе ночлег, с тем чтобы поутру мы предстали перед графом Уориком, а если граф не удостоит самолично нас принять, то это сделает какой-либо уполномоченный им офицер, который и снабдит нас пропуском. Наконец-то мы попали в Кале.
Главная беда Кале в том, что этот город слишком мал и не вмещает бурлящей в нем жизнедеятельности, которая так ли, иначе ли непременно связана с шерстью. Английская экономика целиком зависит от шерсти, и согласно королевскому закону экспорт шерсти производится только через Кале. Разумеется, ярмарка шерсти привлекает и купцов, торгующих иным товаром, и различного рода ремесленников, так что в пределах малого полумесяца всю эту территорию можно было бы обойти за четверть часа, если б улицы не были запружены народом, — теснятся склады, банки и гостиницы, вмещающие всевозможный люд плотников, корабельных мастеров, изготовителей парусов и канатов, кузнецов и еще множество ремесленников, чье искусство потребно для строительства и ремонта кораблей.
Улицы здесь узкие и темные, вторые и третьи этажи зданий нависают над проходом, почти смыкаясь наверху, и люди, живущие на противоположных сторонах улицы, вполне могут пожать руку друг другу. А как тут грязно! Ты и представить себе не можешь, как тут грязно! Каждая улица превращена в помойку, в иной переулок и не проберешься, поскольку путь преграждает куча мусора высотой в человеческий рост тут и объедки, и обломки мебели, и кирпичи разрушенного уже дома, и повсюду — дерьмо.
Али повел нас в гостиницу, где он жил в тот раз, когда таинственный садху передал ему послание от моего брата Джехани. Мне довольно было лишь раз взглянуть, чтобы решительно заявить: «Ни в коем случае!» Мы не раз уже останавливались не во дворцах, а в достаточно скверных домах, но это было выше моих сил. Я глянул еще раз и с трудом сдержал рвоту: собака, принадлежавшая хозяину этого дома, огромная тощая сука, уселась испражняться едва ли не в шаге от меня. Я приказал Али во что бы то ни стало найти для нас чистое и теплое помещение. Он отправился исполнять мое поручение, а мы остались ждать на главной площади у каменного креста, старательно отводя взгляд от виселицы, где гнило тридцать два куска мяса, оставшиеся от восьми четвертованных преступников. Полагаю, именно на этом месте был сожжен заживо тот садху.