Короли алмазов
Шрифт:
Вдруг Энн ощутила такую усталость и изнеможение, как будто весь груз и напряжение последних недель навалились на нее. Она добралась до своей постели и сразу же заснула.
Ночью ее разбудил необычный звук, такой непривычный, что она несколько минут лежала, прислушиваясь к нему и стараясь понять, что это такое. Потом вздрогнув, она вскочила с постели и бросилась в детскую. Это плакала Виктория. Беспомощно плакал ребенок, который раньше никогда не испытывал боли.
У кроватки девочки стояла няня. Она испуганно повернулась к Энн и истерически зарыдала, показывая на ребенка.
Энн
В слабом свете ночника Энн различила красные пятна на шее девочки.
— Нет! — вскрикнула она, — это невозможно! Ей сделали прививку. Я сама ввдела, как доктор ввел ей вакцину.
Энн схватила дочь и прижала ее к себе, как будто это могло ее исцелить. Напряжение в ее душе достигло такой силы, что у нее из груди вырвался крик. Нервная дрожь била все ее тело, но вскоре напряжение спало, и к тому моменту, когда в комнату вбежали Мэтью и Корт, она уже взяла себя в руки.
— Уведите ее отсюда! — велела она, указав на рыдающую в истерике няню. — От нее не будет никакой помощи. Позовите Генриетту.
Но Генриетта уже пришла, и обе женщины вместе стали ухаживать за больным ребенком.
Температура была очень высокой. Они пытались снизить ее, обтирая девочку и ставя холодные компрессы. Но сыпь все выступала, и Викки жалобно хныкала, когда Энн держала ее ручки, не давая расчесывать ранки.
Мэтью и Корт не покидали дом. От беспомощности и тревоги они пытались найти забвение в вине и пили всю ночь. Но алкоголь не действовал на Мэтью; его голова оставалась трезвой, и мысли постоянно возвращались к ребенку.
Один день сменился другим, потом третьим и четвертым, но обе женщины так и не сомкнули глаз. Или так только казалось Энн, которая устало сидела в кресле, пока Генриетта смотрела за ребенком; на самом деле они все же дремали время от времени. И как бы в подтверждение этому ее голова отяжелела, и она погрузилась в полудрему. В каком-то тумане, который клубился вокруг нее, она несколько раз ясно видела Джона Корта, с беспокойством склоняющегося над ней, и она почти поверила, что видела Мэтью, шагающего взад и вперед по комнате с Викки на руках. Наверное, это ей приснилось?
Она вздрогнула и очнулась, когда Генриетта произнесла:
— Температура снова поднимается.
— О, нет! — Сон моментально исчез. — Она слабеет. Не знаю, выдержит ли она новый приступ.
Малышка была вся в поту; ее волосы потемнели, а личико было ярко-красным, так что сыпи почти не было видно. Энн взяла ее на руки и почувствовала, как маленькое тельце напряглось. По нему пробежала судорога, и девочка затихла.
У Энн замерло сердце. Она закрыла глаза. Или температура упала, или… Энн стояла, по-прежнему прижимая к себе неподвижное тельце малышки, и даже не открывая глаз, уже знала, что девочка умерла.
Генриетта начала всхлипывать.
Энн села, не выпуская из рук мертвого тела дочери и устремив взгляд в пустоту. В состоянии полного шока она не могла ни говорить, ни плакать, ни даже двигаться. Сразу же пришли Мэтью и Корт и попытались забрать у нее ребенка, но ее руки только крепче сжимали тело. Потребовалось больше
Потом пришла Генриетта, спустя некоторое время ее вновь сменил Мэтью. Казалось, они боялись оставить ее одну. Энн молча выполняла их просьбы и кое-как дожила до того дня, когда она, пошатываясь, дошла до экипажа, а потом медленно прошла по извилистой дорожке кладбища. Ее взгляд был прикован к маленькому белому гробику. Виктория, такая красивая и веселая, такая милая, любимая и родная. Как могло случиться, что она уже никогда не вырастет, никогда не будет ходить и говорить, никогда не будет танцевать на балу и не узнает вкус поцелуя? Это несправедливо! Гнев вспыхнул в сердце Энн. Бог жесток — почему он забрал ее? Викторию, которую она так долго ждала, и которой радовалась так недолго. Но Энн по-прежнему не могла заплакать — боль и гнев нарастали в ней, но глаза оставались сухими. Вместе с болью и гневом пришло ощущение вины; вины, в которой она еще не признавалась, но которая сдерживала все ее эмоции.
Мэтью тоже смотрел на гроб дочери, и его сердце медленно покрывалось слоем льда. Он взглянул на мертвенно бледное лицо Энн, чувствуя глубокое сострадание к ней и непривычное спокойствие оттого, что они сейчас вместе делили вину и горе. Когда Викторию опустили в могилу, Мэтью обнял Энн за плечи и тяжело вздохнул. Он знал, по какой тропинке должно повести их горе. Но сможет ли он, решится ли снова так сильно полюбить ребенка?
Глаза Энн все так же оставались сухими, и прошла еще неделя прежде, чем она дала волю слезам. Каждую ночь Мэтью приходил к ней в комнату и спал рядом, но не делал даже попытки дотронуться до нее. Каждую ночь Энн подолгу лежала без сна, пока наконец не почувствовала, что уже может поговорить с ним.
— Как это могло случиться? Ей ведь была сделана прививка.
— Джеймсон говорит, что, вероятно, вакцина была плохой. Может быть, слишком долго находилась на солнце и жаре. Невероятно, что только одна Вики заболела.
— Но ведь потом прививку проверяли, чтобы убедиться, что вакцина подействовала, — настаивала Энн.
— Может быть, ее ручка просто опухла от жары, и это ввело врачей в заблуждение.
Голос Мэтью звучал ровно и глухо, и Энн чувствовала, что между ними лежит бездна несказанного.
— Ты винишь меня, не так ли? — Наконец она решилась произнести это.
— Я считаю, что было глупо с твоей стороны ухаживать за Генриеттой и подвергать опасности инфекции домашних, — осторожно ответил он.
— Значит, ты думаешь, что Викки заразилась таким образом? От Генриетты?
— Не обязательно. Пожалуйста, не будем говорить об этом, Энн. Викки уже нельзя вернуть.
Но Энн как раз и хотела поспорить; хотела освободить свою душу от страданий.
— Но в глубине души ты обвиняешь меня, так же как я обвиняю тебя. Если бы ты послушался меня в прошлом году, эпидемии могло бы не быть. Ты и твои драгоценные друзья с рудников подвергли опасности весь город. Ты…