Короли Бурбона
Шрифт:
Это просто даже не рассматривалось.
«Сабрина, но без хэппи-энда, дорогуша», — пробормотала она себе под нос.
С проклятием Лиззи включила радио в надежде заставить свои бесконечные мысли умолкнуть. Хотя в этом она далеко не продвинулась. Ее Toyota Yaris была оснащена акустической системой, как в домике Барби — маленькие круглые колонки на дверях, которые должны были взрываться музыкой, но были в основном для показа (а сегодня, национальное радио через них что-то бубнило, поскольку звук преграждался горой подставок для коктейлей…)
Звук машины
Она выросла в Платтсбурге, Нью-Йорке, где был яблоневый сад.
Какого черта, она думала почти два года назад, когда позволила Лейну Болдвейну, младшему сыну, войти в свою жизнь?
И почему она до сих пор, спустя столько времени, удивляется некоторым деталям?
Хотя совершенно очевидно, что она была не первой женщиной, поддавшаяся его чарам и соблазненная им…
Лиззи нахмурилась и наклонилась вперед к рулю.
Машина скорой помощи, которую она пропустила вперед, явно ехала впереди, поднимаясь на холм, красные и белые отблески от ее мигалки отсвечивали в аллеи из кленов.
— О, Боже, — выдохнула она.
С мольбой понадеясь, что скорая едет не к тому, о ком она подумала.
Ну ладно, ее удача не могла уж совсем отвернуться от нее.
И на самом деле грустно, что это было первое, что пришло ей на ум, вместо того, чтобы побеспокоиться о том, кто возможно получил травму/болен/или впал незабытье.
Проехав правее мимо закрытых, украшенных монограммой, кованых ворот, она через триста ярдов свернула.
Как работник, она была обязана пользоваться служебным въездом на своем транспортном средстве, поскольку не принимались никакие оправдания и не делалось никаких исключений.
Не дай Бог ее машину с рекомендованной ценой от производителя около ста тысяч долларов, кто-нибудь увидит перед домом…
Ой, она становилась стервозной, решила она. И после Дерби, она собиралась уйти в отпуск, перед тем, как ее коллеги окончательно решат, что у нее наступила менопауза на два десятилетия раньше, даже слишком рано от такой работы.
Тарахтящая под капотом Yaris, как швейная машинка, набирала обороты, пока она маневрировала по дороге вокруг основания холма. Кукурузное поле первым попалось на глаза, навоз уже был выложен и распределен, подготовив почву к посеву. Потом шли ухоженные сады, сначала многолетники и однолетники, бутоны ранних крупных пионов, как мячи софтбола, цвета не темнее румян у наивной девушки на щеках. Дальше, следовали оранжереи орхидей и рассад, за ними шли хозяйственные постройки фермы и все возможного оборудования, а затем линия двух— и трехкомнатных коттеджей, пятидесятых годов.
Их количество и стиль напоминали набор сахара
Въехав на парковку для обслуживающего персонала, она вышла из машины, оставив переносной холодильник, шляпку и сумку с солнцезащитным кремом внутри.
Она быстрым шагом направилась в главное здание садового и ландшафтного дизайна, войдя в помещение, пропахшее бензином и маслом, дальше через открытый слева дверной проем. Офис Гари МакАдамса, главы землекопов, был в стороне, огороженный матовыми стеклянными панелями, но достаточно прозрачными, чтобы она смогла разглядеть, что там горел свет и какая-то фигура вышагивала внутри.
Она даже не удосужилась постучать. Толкнула хлипкую дверь, проигнорировав полуголых девиц на календаре «Pirelli».
— Гари…
Шестидесяти двухлетний мужчина держал руку, словно медвежью лапу, на телефоне его загорелое лицо с кожей, как у дерева кора, было мрачным, она никогда его таким не видела. Он смотрел на свой заваленный стол, и она поняла за кем приехала скорая, еще до того, как он назвал имя.
Лиззи приложила руки к щекам и прислонилась к косяку.
Ей было так жаль эту семью, разумеется, было невозможно не испытывать личных чувств к трагедии, но, с другой стороны, хотелось пойти и проблеваться где-нибудь.
Мужчина, которого она больше никогда не хотела видеть... собирался вернуться домой.
Время пошло. Она даже могла с таким же успехом включить секундомер.
Нью-Йорк, Нью-Йорк
— Давай. Я знаю, что ты хочешь.
Джонатан Тулейн Болдвейн взглянул вниз и осмотрел кучу покерных фишек, подпирающих его бедро.
— Раскошеливайтесь, парни!
— Я говорю тебе, — и пара частично, полностью поддельных грудей возникла над веером карт в его руках. — Привеееет.
«Время простимулировать интерес к кому-то или что-нибудь в этом духе», — подумал Лейн. Очень жаль, что двухкомнатные апартаменты на среднем этаже, в тихом центре города были полностью холостяцкой берлогой и не предназначены для ничего-что-ни-не-было-бы-функциональным. И ради чего, пристально глядя в потерянные лица четырех ублюдков, с которыми он начал играть восемь часов назад. Ни один из них не оказался достойным игроком, чтобы ответить на высокую ставку.
Разгадав их треп, и несмотря на то, что пришлось уклониться от стратегии, что в конечном итоге не принесло никакой ценности, теперь даже не стоит напрягать глаза, которые стали слишком чувствительными в семь тридцать утра.
— Привеееет.
— Сдавайся, дорогая, он не заинтересован, — пробормотал кто-то.
— Все заинтересованы во мне.
— Но не он, — Джефф Штерн, хозяин и сосед, кинул тысяча долларовые фишки. — Не так ли, Лейн?
— Ты что, гей? Он что, гей?
Лейн передвинул королеву червей рядом с червовым королем, поставил валет рядом с дамой. Хотел толкнуть сиськи вниз и заставить их поработать ртом.
— Двое из вас еще не внесли.
— Я выхожу, Болдвейн. Слишком дорого для меня.