Короли Бурбона

Уорд Дж. Р.

Секс с плейбоем интересовал ее меньше всего. А первородная похоть настоящего мужчины? От этого... было уйти намного сложнее.

— Тебе необходимо сейчас же уйти, — сказал он сдавленным голосом.

«Да, — сказала она себе. — Уйти».

И по какой-то непонятной себе причине, она прошептала:

— Почему?

— Потому что я хотел тебя, когда это была просто игра, — его взгляд был прикован к ее губам, — но в моем нынешнем состоянии, я нуждаюсь в тебе.

Лиззи отшатнулась, и в этот раз он рассмеялся глубоким и низким смехом.

— Разве

ты не знаешь, что стресс, действует как алкоголь? Делая тебя безрассудным, глупым и голодным. Я знаю это... поскольку моя семья занимается производством очень…

— Все улажено, мисс Кинг.

Лиззи подскочила на месте задохнувшись.

— Что!

Мистер Харрис нахмурился.

— По поводу аренды шатра. Я позаботился об этом.

— О, да, великолепно. Спасибо.

Она споткнулась, отвернувшись от дворецкого. Затем пошла по коридору, направляясь в сторону общественных помещений дома. Мистер Харрис окликнул ее, привлекая внимание, она вернулась, нашла дверь наружу и выпорхнула…

Прямо в сад.

Прямо под окно спальни Лейна.

Обхватив ладонями щеки, она вспомнила, как он целовал ее после тех двух ночей, которые она просидела с ним в его спальне.

Именно она была той, кто искал с ним встречи, и уже не использовала отмазки в виде смены букета цветов: она ждала столько, сколько была в состоянии выдержать, и потом сознательно уходила в свою комнату в конце рабочего дня, чтобы понять добивается ли он с ней встречи без всякой на то причины.

В прессу не просочилось ничего. Освещение всех событий произошло позже, когда Эдвард наконец вернулся домой.

Во второй раз она отправилась в его номер, постучала более тихо, и через мгновение он открыл дверь... и она увидела, насколько сильно он постарел за эти дни. Он был изможден, небрит, с черными кругами под глазами. Хотя он переоделся, но это была просто другая версия той же одежды, которую он всегда носил: рубашка с пуговицами на выпуск с монограммой. Дорогие брюки, которые были помяты от сидения и на сгибе колен. Лоферов от Гуччи не было, только темные носки.

И весь его вид собственно и говорил о том, что она хотела узнать.

— Пойдем со мной, — позвала она его. — Нужно выбираться из этой комнаты.

Хриплым голосом он спросил который час, и она сказала — уже после восьми. Когда он в замешательстве взглянул на нее, ей пришлось уточнить, что наступил вечер.

Она вела его вниз по черной лестнице, как ребенка, взяв за руку и говоря всякую чепуху. Единственное, он сказал, что не хотел бы, чтобы кто-то увидел его, и она действительно позаботилась об этом, обходя с ним столовую и происходящую там беседу, пытаясь уберечь его от посторонних глаз.

Она вывела его в теплый вечер, услышала смех, доносившийся из этой грандиозной официальной комнаты, где происходил ужин.

«Как они могли так себя вести?» — подумала она. Смеяться и разговаривать, словно ничего не произошло, не произошло ничего ужасного... словно один из членов семьи не находился далеко, слишком далеко и не был в опасности.

В

тот момент она даже не могла ответить самой себе, почему так беспокоилась о Лейне из-за того, что он так страдает. Единственное, что она могла сказать, неисправимый плейбой, которого она вычеркнула из всех списков, являющейся отбросами своей семьи, вдруг в ее глазах стал человеком, и его боль очень волновала ее.

Они не ушли далеко. Всего лишь шли по дорожке, выложенной между кустами и грядками, подходя ближе к беседке, находившейся в дальнем углу сада.

Они сидели молча. Она протянула ему руку, он крепко сжал ее, как бы держась.

И когда он повернулся к ней, она поняла его намерения, хотя он ничего не сказал. У нее все перемешалось в голову, и всевозможные подожди, стой, слишком большая разница...

Но она наклонилась чуть-чуть вперед, и их губы соприкоснулись.

Мысли были такими запутанными, а поцелуй таким простым.

Но он не остался таким уж простым. Он схватил ее в свои объятия, она позволила ему. Он положил руки поверх ее одежды, и это тоже она позволила ему.

Где-то на середине поцелуя, она вдруг поняла, что ненавидела его, поскольку стала испытывать влечение. Безумное влечение к нему. И она действительно наблюдала за ним, плавающим в бассейне тогда, хотя до этого было тоже всего предостаточно: каждый раз, когда он приезжал домой и оставался, она пыталась увидеть его, хотя она опровергала это любому и всем, кто бы ни сказал ей об этом, но никто и не говорил. Новость, что он прибыл в Истерли, как правило возбуждала ее, а его отъезд подавлял. И горькая реальность была такова, что она завидовала тем женщинам, этим тупым блондинкам с совершенными телами и их манерой по южному растягивать слова, которые использовали на благо себе его легендарные не перестающие открываться двери спальни.

Правда заключалась в том, и она не хотела признаваться в ней себе самой, что она любит его независимо от его демографической принадлежности.

И дело было не в его деньгах, староинной родословной, несметном количестве женщин, и не в том, что он был очень красив и у него была слишком красивая улыбка.

В нем было то, что заставляло ее испытывать к нему чувства, и она ненавидела это. Но самое уязвимое место было — порочный проныра, вошедший в ее жизнь, этот нежеланный гость, который следовал за ней попятам на работу, а также преследовал ее даже во сне.

Оглядываясь назад, ей следовало этого ожидать. Перво-наперво прислушаться к своему инстинкту, нежели поддаться его невероятной привлекательности.

Однако жизнь не всегда так предусмотрительна в отношениях.

Иногда мы просто не обращаем внимания на тревожные сигналы и мчимся вперед, и кричим, не вписываясь в незамеченный поворот.

Она все еще испытывала боль от крушения, это уж точно.

8.

Красно-черные конюшни, графство Огден, штат Кентукки