Короли и капуста (сборник)
Шрифт:
– Понимаешь, Энди, – вздыхает Мак, – мне никогда не приходилось сталкиваться с их расположением. Может, я бы и воспользовался их соседством – да времени не было. Я зарабатывал себе на жизнь с четырнадцати лет, и во мне никогда не находилось места тем мыслям и чувствам, которые, судя по описаниям, должно вызывать особам противоположного пола. Иногда я об этом жалею, – признался старик.
– Женщины – неблагодарный предмет для изучения, – говорю я, – и зависящий от точки зрения. И хотя они отличаются в существенном, я довольно часто замечал, что они очень разнятся и в мелочах.
– Сдается мне, – продолжает
– Ну, не знаю, – возражаю я, – быть может, ты предпочтешь бочонок, полный денег, и полную свободу от всяческих забот и суеты. А я не жалею, что изучил их. Тот, кто изучил все женские фокусы и уловки, не пропадет в этом мире.
Мы поселились в Пинье, потому что нам там нравилось. Некоторым нравится тратить деньги с шумом, треском и суетой; но нам с Маком надоели бесконечные перетрубации и гостиничные полотенца. Люди были милы, А-Син стряпал еду по нашему вкусу, Мак и Бокль были неразлучны, как два кладбищенских вора, а я научился извлекать почти в точности звуки душещипательной мелодии: «Девочки из Буффало, выходите вечерком».
Однажды я получил телеграмму от Спейта, работника на жиле в Нью-Мексико, с которой я получал проценты. Пришлось ехать, и я застрял там на два месяца. Мне не терпелось вернуться в Пинью и продолжать наслаждаться жизнью.
На подходе к нашей хибарке я чуть не свалился в обморок. В дверях стоял Мак, и, если ангелы вообще плачут, то в этот момент они точно не стали бы улыбаться.
Это был не человек, а настоящее зрелище. Честное слово! На него стоило посмотреть в лорнет, нет, в бинокль, да что там, в подзорную трубу, в большой телескоп Ликской обсерватории! На нем красовался сюртук и начищенные ботинки, белая жилетка, цилиндр, а впереди была пришпилена герань величиной с пучок шпината. И он глупо ухмылялся, кривлялся и без конца вытирал лицо, словно торгаш в преисподней или мальчишка, у которого схватило живот.
– Привет, Энди, – говорит Мак, вытирая лицо. – Рад, что ты вернулся. А тут без тебя произошли кой-какие изменения.
– Да уж вижу, – говорю я, – и скажу откровенно, это настоящее кощунство. Не таким создал тебя Всевышний, Мак Лонсбури. Зачем же ты так дерзко надругался над его творением, превратив его в такое непотребство?
– Отчего же, Энди, – возражает он, – просто за это время меня выбрали мировым судьей.
Я присмотрелся к Маку. Он был взвинчен и возбужден. А мировой судья должен был кроток и спокоен.
Как раз в этот момент по тротуару проходила молоденькая девушка, и я заметил, как Мак сдавленно хихикнул, замешкался, снял цилиндр, заулыбался и кивнул, и девушка улыбнулась, кивнула и удалилась.
– Ты пропал, – констатировал я, – если в твои годы заболеваешь любовной корью. А я-то надеялся, она к тебе не пристанет. Подумать только – лакированные ботинки! И это за какие-то два месяца!
– Сегодня вечером у меня свадьба… вот эта самая девушка, что прошла мимо… – объявляет Мак воодушевленно.
– Совсем забыл! Мне надо кое-что забрать на почте, – говорю я и исчезаю.
Ярдов через сто я нагнал ту самую девушку. Я поздоровался и представился. Ей было лет девятнадцать,
– Я так понял, у вас сегодня вечером свадьба? – спросил я.
– Вы правы, – отвечает она. – А вы что, против?
– Послушай, малышка, – начинаю я.
– Меня зовут мисс Ребоза Ред, – процедила она.
– Знаю, – отвечаю я. – Так вот, Ребоза, я уже немолод, я тебе в папаши гожусь. А эта старая, разряженная, подремонтированная, страдающая морской болезнью развалина, которая скачет, кудахтая, в своих лакированных ботинках, как наскипидаренный индюк, – мой лучший друг. Ну и на кой тебе сдалось втягивать его в брачное предприятие?
– Да ведь некого больше, – отвечает мисс Ребоза.
– Вздор! – говорю я, бросая тошнотворный взгляд восхищения на ее черты лица и сложение. – С твоей-то красотой ты подцепишь кого угодно. Послушай, Ребоза. Старикашка Мак тебе не походит. Ему было двадцать два, когда ты стала урожденной Рид, как пишут в газетах. Этот расцвет у него не продлится долго. На самом деле он насквозь пропитан старостью, целомудрием и трухой. У старины Мака просто приступ бабьего лета. В юности он прозевал свою получку, а теперь надеется получить у природы проценты по векселю, который ему достался от Амура вместо наличных. Ребоза, вы уверены, что этот брак вам нужен?
– Вполне, – говорит она, поправляя анютины глазки на шляпе, – и, уверена, ни одна я.
– И во сколько это состоится? – спрашиваю я.
– В шесть, – говорит она.
В этот миг я понял, как надо действовать. Я сделаю все возможное, чтобы спасти старину Мака. Чтобы хороший, пожилой, совершенно не подходящий для супружества человек погиб из-за какой-то девчонки, не отучившейся еще грызть карандаши и застегивать платье на спине, – нет, это превышало меру моего равнодушия.
– Ребоза, – начал я серьезно, сосредоточив весь свой запас знаний касательно женских доводов, – неужели не найдется ни одного молодого человека в Пинье, который вам по душе?
– А то, – возражает Ребоза, кивая своими анютиными глазками, – еще как есть! Спрашиваете тоже!
– А ты ему нравишься? – спрашиваю. – Как он к тебе относится?
– Да с ума сходит, – отвечает Ребоза. – Мамаше приходится ступеньки водой поливать, а то сидел бы там все время. Но, думаю, сегодня вечером этому придет конец, – вздыхает она.
– Ребоза, – говорю я, – так вы не питаете к старикашке Маку никаких трепетных чувств, называемых любовью, так ведь?
– Боже! Нет, конечно! – восклицает девчонка, качая головой. – По-моему, он сух, как дырявый бочонок. Тоже мне, выдумали!
– А как зовут того парня, что тебе нравится? – спрашиваю ее.
– Это Эдди Баулис, – отвечает девушка. – Он работает в лавочке Кросби. Едва зарабатывает тридцать долларов в месяц. Элла Ноакс когда-то по нему сохла.
– Старик Мак сказал мне, – говорю я, – что свадьба сегодня в шесть.
– Да, именно в это время, – подтверждает она. – В нашем доме.
– Ребоза, – убеждаю я, – послушай. Если бы у Эдди Баулиса была тысяча долларов – а, заметь, на эти деньги можно купить собственную лавочку – так вот, окажись у Эдди Баулиса такая спасительная сумма, согласилась бы ты обвенчаться с ним сегодня в пять вечера?