Короли локдауна
Шрифт:
Его пальцы впились в мои руки, почти до синяков, но я чувствовала, что он сдерживается. Я представляла, что он отмечал бы меня повсюду, если бы не мир за пределами этой комнаты, который уничтожил бы его за это. Он был идеальным сочетанием экстаза и неверных решений. Но это не казалось неправильным, как должно было быть, мне казалось, что моя душа предназначена для его, а его — для моей. Мне казалось, что мой рыцарь в сияющих доспехах должен был вести войну за меня и победить. Мы были готовы пролить кровь друг за друга, и я почти ощущала вкус его мести на его языке, сливаясь с моим, пока это
В своих мечтах я жаждала его, тысячу раз представляла этот поцелуй, никогда не была уверена, будет ли он слишком грубым или слишком сладким. Но оказалось, что было и то, и другое. Он был оружием и одеялом безопасности. Король, бог, левиафан. Я хотела хорошего и плохого, грубого и мягкого. В тот момент я хотела его и никого другого. Просто единственного мужчину в этом мире, который непоколебимо стоял рядом со мной и никогда не колебался. Я могла положиться на него во всем, даже отдать ему свое сердце казалось возможным. То, что я никогда не собиралась дарить ни одному мужчине.
Его пальцы зарылись в мои влажные волосы, когда он притянул меня ближе, его руки никогда не заходили слишком далеко вниз по моему телу, как будто между нами все еще были барьеры. Я хотела разорвать их, заставить его признаться в этом безудержном пожаре между нами и склониться перед ним. Но он отстранился, когда мои руки прошлись по его мышцам, и он потянулся, чтобы коснуться своих припухших губ.
— Прости, я не должен был этого делать. — У него перехватило горло, и он отступил назад, расстояние, разделявшее нас, внезапно стало казаться стеной, а его взгляд стал отстраненным.
— Подожди, — прохрипела я, но было слишком поздно. Он вышел из душа, схватил полотенце и, собрав свои вещи, вышел из комнаты, не оглянувшись.
Я опустилась на дно душа, горячая вода каскадом лилась на меня. И я хотела, чтобы она забрала с собой боль моей потери. Потому что в глубине души я была уверена, что Монро никогда больше не переступит эту черту.
Убивать зомби на Xbox в наши дни стало гораздо менее увлекательно. Теперь, когда я орудовал настоящей битой против настоящих придурков, решивших заразить меня, все выдуманное дерьмо просто рухнуло. Итак, пока Блейк и Сэйнт уничтожали нежить, я сидел у огня и рисовал.
Я зажал большой палец в странице, где намечал эскиз новой татуировки, которую собирался нанести на бедро, чтобы можно было перевернуть, если кто-то подберется достаточно близко и заглянет мне через плечо. Это был сломанный компас с инициалами Ночных Стражей вместо указаний, но что-то в нем было не так, что-то, что не подходило мне и заставляло меня колебаться, наносить ли его на свою плоть.
В любом случае, сейчас я рисовал не это. Нет. Я снова рисовал девушку, которая заглянула мне в душу и рассказала о моих самых больших страхах обо мне, как о факте.
Обычно я никогда не утруждал себя рисованием чего-либо, кроме татуировок, но с тех пор, как
Я не часто рисовал в окружении других людей. Не то чтобы у меня были какие-то реальные причины не делать этого, но я предпочитал не думать о себе, когда работал над произведением, и не отвлекался на разговоры или движение людей, которые мешали бы мне сосредоточиться.
В тот момент я мучил себя, рисуя Татум, когда она прижимала руки к обеденному столу и наклонялась ко мне, говоря мне прямо в лицо, что единственное, на что я гожусь, — это дурачиться, и что ни одна девушка никогда не полюбит меня. О чем я уже знал, но нет ничего лучше, чем когда кто-то лезет тебе в грудь и вырывает твое жалкое подобие сердца на глазах у твоих единственных друзей в мире, и в добавок ко всему это застряло в моей гребаной голове на повторе.
Поэтому, когда я нарисовал убийственный взгляд ее глаз и то, как ее верхняя губа оттянулась в презрительной усмешке, когда она посмотрела на меня, я не мог не почувствовать, как моя кровь закипает от моего собственного гнева. Потому к черту ее. К черту ее и ее дерьмо святоши, и ее гребаную честность, и ее гребаные большие голубые глаза, которые однажды взглянули в мою сторону и увидели меня слишком ясно.
Я рисовал эту гребаную штуку больше раз, чем мог сосчитать, пытаясь изгнать ее, но она не уходила. Так что к черту ее за то, что она также залезла мне в голову.
Было заманчиво добавить к этому речевой пузырь со словами: «Ты бесполезен, и никто никогда не полюбит тебя», но я был почти уверен, что выражение превосходства в ее глазах и плохо скрываемое отвращение на ее лице сказали все.
Я нарисовал тень на ее длинных волосах, моя челюсть сжалась, когда я посмотрел в глаза, которые преследовали меня, и я надавил слишком сильно, сломав уголь и испортив рисунок в процессе.
Я зарычал на это, вырвал из альбома целую страницу, скомкал ее в кулаке и с проклятием швырнул в огонь.
Несмотря на то, что я сидел прямо рядом с этой гребаной штукой, мне удалось задеть каминную полку, и смятая страница отскочила обратно по полу, попав в ногу Блейку.
Он наклонился, чтобы схватить ее, и я прорычал ему предупреждение, которое он проигнорировал, разворачивая бумагу.
Сэйнт тоже наклонился, чтобы посмотреть, когда Блейк со свистом выдохнул.
— Тебе плохо, да? — Поддразнил Блейк.
— У нее не такой нос, — добавил Сэйнт.
— Спасибо за информацию, о которой я не просил, — пробормотал я. — И нет, мне не плохо, понял. Мне просто чертовски скучно, а у вас, двух засранцев, нет сисек, так что рисовать вас не так интересно.
Они явно не купились на это дерьмо ни на секунду, но у них также не было времени высказать мне свое недовольство, потому что дверь открылась и вошла Татум. Сэйнт, как придурок, посмотрел на часы, а я засунул свой альбом для рисования между бедром и краем дивана, вытирая остатки угля с пальцев о свои черные спортивные штаны.